Оставшиеся в тени

Я совершенно уверен, что и в этом случае мы не вправе упрекнуть Ю. Оклянского в неумении овладеть материалом, подчинить его главной теме своей повести, выстроить в стройную и строгую композицию. Дело не только в том, что в доме Тейтеля часто бывала Александра Леонтьевна Бостром, что, как сказано в повести, «именно завсегдатаи тейтелевского «клуба» и были первыми писателями (помимо матери), которых знал в своей жизни А. Н. Толстой», и что, кроме того, глава о Тейтеле есть, по сути, новая страница литературно-общественной жизни русской провинции 90-х годов минувшего столетия. Дело, повторяю, не только в этом. Дом Тейтеля и судьба его хозяина дают нам замечательную возможность глубже почувствовать и понять само время, вне которого попросту невозможно осмыслить многие стороны творчества Алексея Николаевича Толстого. И даже эмиграция Я. Л. Тейтеля и сопутствующая ей острая тоска по оставленной родине бросают какой-то неожиданно новый отсвет на непростой жизненный путь выдающегося русского советского писателя.

Время — вот, мне кажется, неназванный, но главный герой обеих повестей Ю. Оклянского. На его фоне отчетливей и резче проступают фигуры Маргарет Штеффин и Бертольта Брехта, Александры Леонтьевны Бостром, жадно впитывающего жизнь юного Алексея Толстого…

Я не случайно назвал «Шумное захолустье» повестью не только об отрочестве и юности, но и о прадетстве писателя. Ибо семейная драма родителей А. Н. Толстого, драма, предшествовавшая его появлению на свет, оказала громадное, может быть, определяющее влияние на всю дальнейшую судьбу автора «Петра I» и «Хождения по мукам». (Тут, по-моему, самое место отметить одну из привлекательнейших черт повестей Ю. Оклянского — их бесспорную увлекательность. Что бы ни говорили о литературе вообще, все-таки самый никудышный ее жанр — скучный… Но разве могут оставить читателя равнодушным мучительно-трудные отношения Николая Александровича Толстого и Александры Леонтьевны? Сильное чувство, связавшее ее с Алексеем Аполлоновичем Бостромом и побудившее в конце концов к шагу большого мужества и беспримерной жертвенности? Или подробности всколыхнувшего Самару судебного процесса, последовавшего за выстрелом графа Толстого в соперника? С неослабным вниманием читается и «Повесть о маленьком солдате», где — как, впрочем, и в «Шумном захолустье», — наше внимание прочно удерживает предпринятый автором почти детективный поиск: свидетелей, документов, воспоминаний… Но об этом несколько позже.)

Так вот — в данном случае вполне уместен вопрос типа: «что было бы, если?..» В самом деле, что было бы, если Александра Леонтьевна осталась бы все-таки графиней Толстой? Была бы у нее в этом случае возможность столь же плодотворно заниматься литературной деятельностью? Была бы она столь же тесно связана с кругом писателей и общественных деятелей, хранивших верность идеалам народничества? Смогла бы, наконец, она в той же мере способствовать становлению удивительного дарования своего сына? Короче говоря, стала бы она вполне той писательницей Бостром, имя которой существует в русской словесности само по себе, вне зависимости от имени Алексея Николаевича Толстого?

Течение любой жизни в известном смысле непредсказуемо. Это тем более верно, когда речь идет о личностях не только одаренных, но и обладающих сильной волей, целеустремленных, решительных, личностях, в которых порыв и страстность прекрасно дополняются стойкостью чувства и верностью избранному пути. Именно такой предстает перед нами со страниц «Шумного захолустья» Александра Леонтьевна Бостром, и, наблюдая за ней, мы понимаем, что этой незаурядной женщине удалось вполне осуществить свое предназначение — удел, который выпадает далеко не каждому.

Ибо даже ее первое замужество, вызванное, отмечает Ю. Оклянский, главным образом, «чудными мечтаниями» спасти Н. А. Толстого от пагубы дурных привычек и осветить ему путь истины, любви и добра, — даже первое замужество, несмотря на трех рожденных в браке с графом детей, кончившееся, как известно, револьверным выстрелом и судебным процессом, нельзя, вероятно, отнести в разряд абсолютных жизненных неудач. Марина Ивановна Цветаева с удивительной мудростью заметила однажды, что сильнее всего душа растет от боли. Из пережитой ею семейной драмы Александра Леонтьевна вышла человеком, готовым не только любить, но и отстоять свое право на любовь, человеком духовно зрелым и твердо намеревающимся осуществить свое призвание в жизни как личной, так и творческой.