Остёр до дерзости

Лев Бердников

"Остёр до дерзости"

Генерал Алексей Петрович Ермолов (1777-1861) - фигура харизматическая, он по праву принадлежит к числу выдающихся исторических деятелей России. Его заслуги на военном и государственном поприщах воспеты в стихах А.С. Пушкина и В.А. Жуковского, М.Ю. Лермонтова и К.Ф. Рылеева, Ф.Н. Глинки и В.К. Кюхельбеккера и др. О нем написаны десятки статей, научные монографии, рассказы и очерки, исторические повести и романы. "Одним из умнейших, способнейших, благонамереннейших и бескорыстнейших людей" назвал его поэт Денис Давыдов. "Подвиги Ваши - достояние Отечества, и Ваша слава принадлежит России", - писал Ермолову А.С. Пушкин.

Говоря о блистательном военном таланте Ермолова, историки почитают его учеником А.В. Суворова, из рук которого он еще в юности получил первый свой орден - Св. Георгия 4-й степени. Но очевидно и то, что народность сего русского полководца, его меткое, проницающее душу солдата слово, также оказали на нашего героя весьма заметное влияние. Ведь в дальнейшем Алексею Петровичу, как и его великому предшественнику, суждено будет не только снискать славу на поле брани, но и стать известнейшим острословом своего времени. Очень точно сказал об этой стороне его личности современник: "Все, что излетало из уст его, стекало с быстрого, резкого пера его, - повторялось и списывалось во всех концах России. Никто в России в то время не обращал на себя такого общего и сильного внимания. Редкому из людей достался от неба в удел такой дар поражать как массы, так и отдельного всякого, наружным видом и силою слова".

Остановимся cперва на поразительной наружности Ермолова. Она с первого взгляда врезалась в память, пленяя особым обаянием силы. Вот как живописует нашего героя в его молодые годы писатель Олег Михайлов: "Черты лица обозначились резче, в выражении выступило нечто львиное...Высокий рост, римский профиль, проницательный взгляд серых глаз...". "Голова тигра на Геркулесовом торсе... - говорит о Ермолове-генерале А.С. Пушкин. - Когда же он задумывается и хмурится, он становится прекрасен". Сохранилось свидетельство, что в 1831 г. Алексей Петрович, представляясь императрице Александре Федоровне, "несколько минут не подходил к руке, опасаясь исполинской наружностью испугать вдруг слабонервную царицу, и уже после того, как она привыкла к его виду, он приблизился к ней смелее". Мемуарист П.Х. Граббе рисует нам Ермолова - уже старцем, белым, как лунь: "огромная голова, покрытая густою сединою, вросла в широкие плечи. Лицо здоровое, несколько огрубевшее, маленькие глаза, серые, блистали в глубоких впадинах, и огромная, навсегда утвердившаяся морщина спустилась с сильного чела над всем протяжением торчащих седых бровей. Тип русского гениального старика!". А Ю.Н. Тынянов в своем историческом романе "Кюхля" запечатлел смеющегося Ермолова: "Мохнатые брови были приподняты, широкое лицо обмякло, а слоновьи глазки как будто чего-то выжидали и на всякий случай смеялись".

Речь и пойдет здесь о склонности нашего героя к юмору и - шире! - о силе слова этого легендарного генерала. И начать надлежит непосредственно с родословной Ермолова, ибо зачатки замечательного его остроумия были заложены, если можно так сказать, на генетическом уровне. Однако, мы - увы! - ровным счетом ничего не знаем о нравах предков нашего героя, пращуром коих был приехавший в Москву в начале XVI в. татарин Арсалан Мурза. Но, скорее всего, не у отца, Мценского предводителя дворянства Петра Алексеевича Ермолова, дослужившегося до чина статского советника, человека весьма серьезного и степенного, унаследовал Алексей свои насмешливость и озорство. Тон, без сомнения, задавала здесь мать, Марья Денисовна, урожденная Давыдова, отличавшаяся, как говорили, "редкими способностями, остротой ума и, при случае, язвительной резкостью выражений". По словам современника, она "до глубокой старости была бичом всех гордецов, взяточников, пролазов и дураков всякого рода".

Беспощадное, язвительное остроумие передалось и Алексею. Однако образчиками его острословия в детстве, отрочестве и ранней юности мы не располагаем. Жизнь сего дворянского отпрыска не являла собой поначалу ничего необычного. В семилетнем возрасте он был отдан родителем в Благородный пансион при Московском университете, и одновременно мальчик, подобно пушкинскому Петруше Гриневу, был записан унтер-офицером в лейб-гвардию. В 1791 г. Ермолов уже поручик, а затем и пятнадцатилетний капитан Нижегородского драгунского полка. В 1792 г. мы видим его старшим адъютантом у генерал-прокурора графа А.М. Самойлова (эту синекуру он получил по протекции отца).