Например, чуму можно изготовить почти таким же способом, что и сибирскую язву. Созданные нами в лабораторных условиях и предназначенные для использования в качестве биологического оружия, бактерии чумы оказались куда более смертоносными, чем бубонная чума, уничтожившая в Средние века почти четверть населения Европы. На наших военных заводах и институтах в бункерах также хранились штаммы оспы, и мы увлеченно работали над созданием прототипа оружия с применением редкого филовируса, получившего название Марбург,[3]
который находится в близком родстве с вирусом лихорадки Эбола.Кроме этого по пятилетнему плану, присланному из Военно-промышленной комиссии, «Биопрепарат» работал еще над тремястами новыми проектами, отчитываясь перед Заказчиком (так мы именовали для краткости Министерство обороны).
Через час после проведения дополнительных расчетов наше совещание наконец закончилось. Обменявшись рукопожатиями, мы собрали свои записи и поздравили друг друга с исключительно плодотворной работой. Прежде чем уйти, я заглянул в кабинет к Лебединскому, но того уже не было на месте.
По дороге домой уже в машине я открыл дипломат, собираясь сделать еще кое-какие заметки. Любой, кому вздумалось бы взглянуть на меня в тот момент, увидел бы обычного чиновника, занятого своими делами.
Странный поворот в судьбе вознес меня на вершину пирамиды власти в России — в стране, которая, в сущности, никогда не была для меня родной. Мой прадед в незапамятные времена был ханом — представителем местной знати в Казахстане. Однако я вырос и воспитывался в той системе, где представители моей национальности не имели привилегий. Жена, дочь и двое сыновей благодаря моему положению могли вести жизнь, казавшуюся для многих миллионов простых советских людей чуть ли не сказочной. Имея кроме весьма солидной зарплаты среднего чиновника еще и оклад офицера, я зарабатывал примерно столько же, сколько любой советский министр. Однако в Советском государстве не деньги были мерилом благополучия. Гораздо больше ценился тот социальный статус, который давал власть и доступ ко всем благам.
Свернув в неприметный проезд, который вел к зданию «Биопрепарата» на Самокатной улице, я размышлял над тем, что мне еще предстояло сделать в этот день. Времени оставалось в обрез — только-только чтобы перекусить и разобрать гору приказов и другой корреспонденции, скопившейся у меня на письменном столе. «Волга» тихо въехала в крохотный дворик и плавно затормозила. Сунув бумаги в дипломат, я вышел из машины.
Московская штаб-квартира «Биопрепарата» хранила свои тайны за желтыми стенами кирпичного здания с зеленой крышей. В девятнадцатом веке этот дом принадлежал крупнейшему фабриканту Петру Смирнову, ставшему известным благодаря водке, изготовленной по его рецепту. Странная и печальная ирония судьбы: что в прошлом, что в настоящем обитатели этого дома занимались примерно одним и тем же, ведь водка принесла русскому народу куда больше вреда, чем все захватчики, вместе взятые.
Самокатная улица настолько узкая и маленькая, что любой, кто идет вдоль Яузской набережной, любуясь рекой, легко может, не заметив ее, пройти мимо. На этой улице мало зданий. Летом и осенью их почти не видно за зелеными кронами старых деревьев, которые не пострадали от новостроек.
В столице немало таких замечательных уголков, как тот, о котором я говорю. Даже зимой Самокатная улица ярким самобытным пятном выделяется на фоне обшарпанных панельных домов, фабрик и церквей с луковками куполов.
Три столетия назад квартал вокруг Самокатной улицы был известен как Немецкая слобода. Это было единственное место в старой Москве, где иностранцам (которых русские между собой всех без разбору называли немцами) было разрешено селиться и заниматься своим ремеслом на безопасном расстоянии от коренных москвичей, чтобы те не набрались от иноземцев вредных идей, но и достаточно близко, чтобы власти могли использовать их знания в своих целях.
Помню, как-то раз возле нашего здания остановился автомобиль с американскими дипломатическими номерами. Из него вышло несколько человек, пару минут внимательно разглядывали ограду здания, потом сели в машину и уехали. Охранники (все сотрудники КГБ и внутренних войск) с недоумением наблюдали за происходившим. Это событие обсуждалось несколько дней подряд, даже на всякий случай была усилена охрана нашего учреждения. Но, как сказал потом Савва Ермошин, офицер КГБ и один из моих близких друзей, тревога была ложной.
Несмотря на то что в Управлении работали примерно сто пятьдесят человек, здесь на удивление всегда было тихо. Поднявшись на второй этаж по мраморной лестнице, я вошел в свой кабинет.