— Здесь ничего интересного не происходит, — заключил Сандахчиев.
Ураков промолчал, но было заметно, что военные чем-то обеспокоены.
Пока мы летели в Арканзас на следующий объект, то возбужденно переговаривались шепотом.
— Вся поездка — сплошная показуха, — выразил свое мнение Васильев, подсевший ко мне. — Они не собираются ничего нам сдавать.
Действительно, американцы довольно успешно скрывали доказательства своей истинной деятельности, но это только усилило мои подозрения.
Арсенал Пайн-Блаф в Арканзасе во время Второй мировой войны производил химическое оружие. В 1953 году объект расширили, чтобы производить там биологическое оружие, но потом, в 1969 году, его передали в ведение Управления по контролю за продуктами питания и лекарствами (FDA) для проведения гражданских исследований.
Объект в Пайн-Блаф был тоже похож на наши собственные объекты. В одном из зданий стояли огромные серовато-голубые резервуары, обычно используемые для обработки зараженных отходов. У нас тоже были подобные. Когда наши гиды открыли дверь и пригласили нас войти, я заметил, что пол в здании покрыт толстым слоем пыли. Сами резервуары были накрыты защитным материалом, потрескавшимся от времени. Когда я бродил по помещению, то заметил на полу черный блокнот, поднял его, стряхнув пыль, и быстро пролистал. Прочесть рукописный текст не смог, но год, когда были сделаны записи, выделялся четко — 1973.
Мы прошли в другое здание, где когда-то наполняли бомбы биологическими веществами. Оно было полностью реконструировано и разделено на лаборатории, где американские биологи работали с подопытными животными.
Когда мы узнали, чем здесь занимаются, у нас загорелись глаза. В Пайн-Блаф американцы переоборудовали старый оружейный завод и превратили его в медицинский центр исследований иммуно-подавляющих веществ, которые не дают организму вырабатывать естественную защиту от вторгшихся бактерий.
Эти исследования важны для трансплантологии, когда необходимо предотвратить отторжение пересаженных органов. Зайдя в центр, мы увидели, как лаборанты пересаживали кусочки птичьей кожи и другие органы подопытным мышам.
Мы проговорили с учеными несколько часов подряд к явному неудовольствию некоторых военных из нашей группы, не имевших отношения к науке. Сандахчиев задавал бесконечные вопросы. Тогда я убедился, что американцы здесь не занимаются больше биологическим оружием.
Но военные с этим не согласились, и это скоро поставило нас в очень неловкое положение. Во второй день пребывания в Арканзасе я сел в автобусе радом с неким полковником Зюковым — чиновником из Министерства обороны. Пока наши сопровождающие показывали нам разные строения, проплывающие за окном, я невольно задремал.
Внезапно мой сосед начал орать:
— Остановите автобус! Остановите немедленно!
Я проснулся:
— Что случилось?
Зюков показывал на металлическое сооружение, стоящее на возвышенности.
— Мы должны его проверить, — заявил полковник.
— Не смешите, это — водонапорная башня, — ответил я.
— А я так не считаю, — возразил он.
Мы остановились, и полковник побежал к строению и начал взбираться на него все выше и выше. Сидящие позади меня американцы давились от смеха, кто-то даже щелкнул фотоаппаратом.
Именно в тот момент я понял абсурдность поставленной перед нами задачи. Можно путешествовать неделями, и это ничего бы не дало. В Америке наверняка имелись другие места, где проводились засекреченные работы с бактериологическим оружием, но мы-то попросили показать именно то, что видим сейчас. Я вспомнил, с какой убежденностью представитель ГРУ рассказывал о доказательствах ведения американской стороной работ по биологическому оружию и показывал результаты фоторазведки.
Мы были жертвами собственной легковерности. Я пришел к убеждению, что советское руководство все время знало, что у американцев после 1969 года нет серьезной программы по бактериологическим вооружениям… Ведь наша разведка, одна из самых лучших, так и не предъявила ни одного реального доказательства обратного. Но, чтобы держать нас в состоянии напряжения, нужна была угроза, хоть и фиктивная. Советская программа по бактериологическому оружию, изначально выросшая на почве наших страхов и неуверенности, давно стала заложницей кремлевских политиков. Это было объяснением, почему Крючков хотел закрыть нашу программу в 1990 году и почему такие чиновники, как Калинин и Быков, отказались это сделать.
В городке Литл-Рок, в пятидесяти километрах от Пайн-Блаф, я и Щербаков сидели в баре отеля Эксельсиор. И вдруг увидели спешащих куда-то людей. Из любопытства мы пошли за ними в большую комнату, примыкавшую к холлу. Там столпился народ, кто-то смеялся, кто-то махал руками. Светловолосый молодой человек стоял на возвышении и, подняв руки, благодарил за поддержку. Щербаков, который немного знал английский и следил за текущими событиями в Америке, сказал, что этот энергичный улыбающийся человек только что объявил, что выставляет свою кандидатуру на выборах президента США.