Осторожно: боги

Если я в той или иной степени права, то тогда, быть может, именно Даг-ан нашел пропавшую звезду в одном из измерений, но, испытывая обиду, не захотел, а может, и не смог, дать ей возможность покинуть эту землю. А Рауль, возможно, — один из тех, кто остался в Ибернии или Ирландии вместе с Дагдой, не желая покидать этот обретенный и потерянный рай. Что касается звездной дороги, то она явно обладает уникальной энергией, и эта энергия способна что-то сделать с цепями, теми самыми цепями, что сковывают Эстелу и не дают ей возможности вернуть себе власть над своей звездной сущностью. У меня создалось впечатление, что энергия пути может действовать двояко, что в зависимости от того, какие предпринять действия, она может или разомкнуть цепи, или, наоборот, усилить их. Скорее всего, задача Рауля была как раз-таки сделать эти цепи более сильными, лишив узницу всякой надежды на освобождение. Бедняжка, зная свою участь, пыталась через Гильома передать о себе весть, почему и старалась уговорить его расстаться с ними, после того как почувствовала, что рукопись им уже прочитана. Эстела, очевидно, знала, что у графа нет никакой надежды справиться с ее мучителями, и ей было необходимо, чтобы Гильом передал рукопись тому, кто обладает такой силой и такими возможностями. То есть опять все нити ведут к Анри, самой судьбою связанному с измерением, где томится плененная сущность звезды.

XV

— Вы слышите? — спрашивал он.

— Нет.

— А я слышу. Вокруг меня звучит музыка, она меня влечет, она повсюду со мной, она обволакивает меня словно облако.

А. Дюма

Я решил серьезно поговорить с Алиенорой. То, что я узнал за эти два дня пребывания под ее кровом, заставляло меня безотлагательно со всем этим разобраться. Про себя я решил со всей определенностью, если мне не понравится результат нашего разговора, уничтожить сомнительный лист и навсегда забыть об этих звездных скитаниях, ибо я чувствовал, что там скрыто слишком много недоговоренностей и таится нешуточная опасность. Я решил также признаться Алиеноре, что я никоим образом не герой и мечта совершать подвиги никогда не была моей любимой. Я люблю жизнь, я люблю красивые вещи и женщин, приключения и удовольствия, это все и есть моя страсть, но я не готов рисковать своей шкурой ради неведомой для меня цели. Для нашего разговора я выбрал небольшую, неярко освещенную гостиную с гобеленами несколько фривольного содержания на стенах. Я хотел воспользоваться этой легкомысленной деталью обстановки в случае, если наш разговор пойдет в наиболее удачном для меня направлении. Разглядывая сюжеты в ожидании прекрасной хозяйки, я от души сожалел, что встреча наша произошла не в самое лучшее время. Но не свадьба ее печалила меня, а то, что вместо того, чтобы предаться легкому воздушному флирту, мне придется говорить с нею о вещах малоприятных. Я чувствовал, что ее интерес ко мне выходит за рамки родственной приязни, да и меня тянуло к ней с силой, поражавшей меня самого. Замечтавшись, я вздрогнул, почувствовав ее рядом, и весь мой серьезный настрой куда-то испарился. Она молча смотрела на меня, и, глядя на нее, я догадался, что она готовилась к моему бунту. Это было поразительно. Та, которую я считал прелестным ребенком, обладала древней мудростью истинной дочери Евы и пыталась заставить меня добыть так необходимое ей яблоко, чтобы с удовольствием съесть его, сверкая белыми маленькими зубками.

— Чего ты хочешь добиться, дитя мое? — Я сделал последнюю попытку избежать ее чар, призвав на помощь маску доброго дядюшки.

Она не обратила внимания ни на мой тон, ни на мой вопрос, а просто стояла рядом со мной, застыв как изваяние, не говоря ни слова. Я вынужден был повторить свой вопрос уже по-другому:

— Что ты хочешь?

Теперь статуя ожила, детская, нежная улыбка осветила ее лицо.

— Принеси мне ее, — произнесла так просто и естественно, как ребенок просит дать ему лакомство.

— Что? — недоуменно спросил я.

— Часть плоти звезды, — она продолжала улыбаться, доверчиво глядя на меня широко открытыми глазами.

Я остолбенел от изумления: даже в самом страшном сне я не мог бы предположить себе ничего подобного. Что же такое могло знать это милое создание, что же такое могло ускользнуть от меня?

— Изволь объяснить, — почти грубо потребовал я, забыв о куртуазных манерах.

Она опять не обратила внимания на мой неподобающий тон.

— Разве ты не понял? Ведь именно об этом там идет речь. Конечно, — тут она опять улыбнулась и скромно потупила глазки, — я как-то позабыла рассказать тебе то, что узнал об этом мой дед. Видишь ли, когда отец мой уже уехал, я совершенно случайно обнаружила небольшой тайник, в котором лежали бумаги деда. Большая часть их касалась его женщин. То, что приличия не позволяли ему использовать в песнях, он просто записывал. Это было весьма любопытно.