Осторожно: боги

Холод, наконец-таки, добрался до меня, проникнув под одежду, сковывая мое сердце. В отчаянии я протянула руки вверх и невероятным усилием воли заставила себя представить все рисунки, которые я видела, мысленно соединяя их воедино, одновременно наполняя этой энергией и себя, и то, что я держала в руках. Темнота отступила, небесный огнь исчез, а сущность, трепещущаяся и такая нестерпимо горячая, отделившись от меня, взмыла вверх и зажглась в небе, подобно солнцу. Хор голосов смолк, и в наступившей тишине я с ужасом увидела, что все вокруг стало блекнуть, и медленно исчезать. Объемный доселе мир становился плоским, и чья-то невидимая рука осторожно и методично стирала его. Это была катастрофа. С запоздалым сожалением я думала о том, что ведь меня предупреждали и, как оказалось, не зря, что мне надо было послушаться, а не вести себя подобно строптивому ребенку. Но поздно, все было бесполезно, мир исчезал под мягкой резинкой неудовлетворенного собою художника. Я дернулась, хотела закричать, попытаться его остановить, но не смогла даже пошевелиться, не то что сдвинуться с места. В немой неподвижности я стояла посреди исчезающего мира, не в силах уже больше ничему помешать. Смирившись, я закрыла глаза, почти спокойно ожидая, когда же сотрут и меня.

XXII

Описанные цвета означают распад и зарождение жизни, которые мы получаем посредством измельчения и растворения наших совершенных тел; этому растворению способствует внешнее нагревание и Понтийский огонь, а также чудесные едкие свойства нашего Меркурия, который превращает в мельчайшую пыль, в неосязаемый порошок все, что пытается ему противостоять.

Николя Фламель

Время шло, но ничего не происходило. Холод, окружавший меня, был чудовищным, но я уже настолько свыклась с ним, что уже почти ничего не чувствовала. Крепко зажмурив глаза, я пыталась убедить себя, что ничего не произошло. Так ребенок, играя, закрывает лицо ладошками в абсолютной уверенности, что его никто не видит. Но открывать глаза я не хотела, ведь если я это сделаю, то мне придется признать, что все происходящее совершенно реально, а к этому я была не готова. Мысленно, словно Кай в чертогах Снежной Королевы, я перебирала льдинки, пытаясь сложить слово. Только это не было слово «вечность». Я слышала, я знала, что мир вокруг был чужим и холодным, так какое же слово могло наполнить его? Слова кружились, они дразнили меня, рисуя тысячи образов. И был лист, лист бумаги, в завораживающем снежной пустотой пространстве.

— Слово, — и лист приближался ко мне. — Слово, — и вот уже чья-то рука стремится к бумаге, с желанием смять и порвать ее. — Слово…

Проносились века, рождались и умирали галактики, а перед белым листом замирала вечность. Недоумение — зачем этот ровный прямоугольник кружит предо мною, для чего осквернять его белизну тем, что так упорно рвется наружу.

— Быстрее. Пора.

Слова, слова, создавшие этот мир, теперь распадались, теряя свою энергию, стремясь сбросить с себя ставшее уже тягостным притяжение материи. А в образовавшиеся щели стремительно лез хаос. А может быть, в том, что кирпичики-слова исчезают, виновен именно он, хаос, что вытягивает из них то, что изначально принадлежало ему?

И я решилась. Протянув руку, я дотронулась до пугающей белизны, решительно отделила прошлое, возвестив настоящее, и начертила «Т».

Потом дала возможность энергии момента ощутить свою силу, целиком и полностью сосредоточившись на себе. Она закрылась, свернулась подобно пружине, и тогда появились «В» и «О».

Громом оглушительно прогрохотало «Р».

— Дальше… еще… скорее…

И все взорвалось, воплотившись в «Е», «Н» и «И».

— Вот так, — прошептала я и написала последнюю букву «Е».