На самом деле во всем виновата я. И как искупить эту вину, я не знаю.
Мы отдыхали на море. Сын Василий начал скучать, как и положено в его подростковом возрасте. Каждый день он провожал тоскливым взглядом мальчиков и девочек, которые шли мимо в гидрокостюмах, пригибаясь под тяжестью аквалангического снаряжения. Инструктор – длинноволосый блондин – был терпелив, улыбчив, внимателен. Дети погружались на дно и выплывали с выпученными от восторга глазами.
– Мам, а помнишь, ты мне обещала подарок, если я закончу год на пятерки? – спросил сын. – Подари мне курс дайвинга.
Отказать я не смогла. И бежала, как все родители, с фотоаппаратом, снимая совершенно счастливого сына, который учился разбирать оборудование. Инструктор сказал мне, что Вася плавает как рыба.
Это была не просто лавочка – солидная международная школа с симпатичным офисом, увешанным сертификатами и грамотами. Глава дайвинг-центра долго и спокойно убеждал меня, что нет никакого риска. Я поверила, потому что Васю завалили обучающими книгами и заставили пройти тесты. Он смотрел фильмы, сдавал экзамен, к которому готовился по вечерам с пугающим энтузиазмом. Он хотел понять и физику, и химию, и все, что там связано с давлением и атмосферами.
Он заявил, что это был самый лучший отдых в его жизни – благодаря дайвингу, но было бы совсем отлично поехать в другое место – специальное, где много рыб, и поплавать там. Я согласилась.
Ночью я подскочила от собственного крика – мне приснился доктор Хаус. Та серия, где он спасает от кессонной болезни дайвера на борту самолета. Я немедленно нашла Васину книжку и прочла, что должно пройти восемнадцать часов между погружением и полетом в самолете. У нас выходило как раз восемнадцать часов – я посчитала несколько раз на пальцах.
На следующий день я отправила мужа к руководителю дайвинг-центра. Муж вернулся успокоенный – все будет нормально. Глубина небольшая, инструктор опытный, мальчик спортивный, времени достаточно.
Я отвезла Василия на место сбора и еще раз уточнила – все ли будет нормально? На меня смотрели как на сумасшедшую мамашу, каковой я и являлась.
– Пожалуйста, отпусти меня, – просил Вася, видя, что я колеблюсь.
Пока Василий разглядывал рыб, я рыдала. Никто из домашних не мог понять, что на меня нашло. Я плакала навзрыд и смотрела на часы. Когда мне позвонили и сказали, что я могу забрать сына, я чуть не потеряла сознание. Вася был жив-здоров. Ему все очень понравилось.
Ночью мне опять приснился сон. Я не могла вспомнить, как будет по-английски кислород. Как будто я спрашиваю у всех, включая Васиного репетитора по английскому, и никто не знает.