И сейчас слово «бироновщина» остается классическим термином, который означает засилье иностранцев в жизни страны, в самом худшем смысле этого слова. С ним ассоциируются: воровство, коррупция, неэффективность, шпионаж, репрессии, разграбление казны, безумные праздники, наподобие знаменитого «ледяного дома» Анны Иоанновны на льду Невы, и так далее. И у многих людей невольно возникает параллель с 1990-ми годами, когда в Россию пришли международные структуры — Международный валютный фонд, Всемирный банк, иностранные советники, которые в 90-е годы работали, например, в Госкомимуществе у Чубайса, в Минфине, помогали создавать фонды приватизации, фонды социальных реформ, фонд либерализации внешней торговли и так далее. Очень часто звучат обвинения, что иностранцы не то советовали, неправильные рецепты предлагали и вообще грабили страну. Кроме того, существует такое представление, что после распада СССР и исчезновения «железного занавеса» в Россию хлынули всякие авантюристы, чтобы тут основательно поживиться.
Между тем есть очень большая разница между той ролью, которую Международный валютный фонд и консультанты играли в начале 90-х годов, и между тем, что обычно называют бироновщиной. Основная разница в том, что Бирон воспользовался преимуществами того, что завоевал сердце императрицы, и благодаря этому пришел к власти. А в начале 90-х годов на том месте, где раньше был Советский Союз, возникла новая страна. Она была без резервов, денег вообще в казне не было, зато было большое количество международных долгов — то есть ситуация была отчаянной.
А когда страна имеет крупных кредиторов и не имеет возможности платить по своим долгам, тогда эти кредиторы, разумеется, горячо интересуются тем, что происходит в этой стране. Поэтому сразу после того, как Горбачев поприсутствовал на саммите Большой семерки в Хьюстоне в июле 1991 года, страны Семерки стали думать, как можно собрать с России советские долги. Именно поэтому они так активно проявили внимание к впадающему в хаос СССР — Семерка главных промышленно развитых стран была очень заинтересована разобраться в российской экономической и финансовой неразберихе. Кроме того, они и поощряли таких людей, как Джеффри Сакс[10]
, и других американских экспертов приехать в Россию и выяснить, что нужно сделать, чтобы помочь ей из этой ситуации выбраться.Несколько лет назад нобелевский лауреат по экономике Джозеф Стиглиц опубликовал очень известную статью о том, что намерения Запада были благородные — помочь России реформировать экономику, построить промышленность. Но при этом рецепты лечения, по мнению Стиглица, были плохие — не то делали, не то советовали, надо было по-другому действовать. Китай, который отверг западные советы и сам строил свои реформы, удвоил ВВП к началу 2000 года, а у России ВВП, наоборот, упал почти в два раза.
Но проблема с аргументацией Стиглица состоит в том, что порой она выглядит как очень поверхностная — всегда легко критиковать постфактум и говорить, что надо было бы делать по-другому. Западные эксперты действительно недооценили масштаб трудностей, но у них, среди прочего, было недостаточно данных — они не только не знали, насколько шло падение ВВП в стране, но не имели даже точной информации о том, что производили заводы и фабрики в Советском Союзе. Поэтому им было очень трудно оценить всю серьезность ситуации после развала СССР. А кроме того, Стиглиц, да и многие другие упускают из виду самый важный критический фактор — развал вертикали структуры власти коммунистической партии Советского Союза, которая возглавляла и держала в руках страну.
В любой обычной стране есть правительство, есть министерства, есть гражданские служащие, есть центральный банк, и все это работает, государственные институты функционируют в своем рутинном режиме. Бывают трудные ситуации, но органы власти все равно продолжают работать. И эксперты, приехав в разваливающийся Советский Союз, не понимали того, что вертикаль власти исчезла. В СССР она была встроена в партийную монополию, и все важные решения санкционировались компартией. Не стало власти партии — не стало и структуры, которая принимает и проводит решения. Те же китайцы, которых обычно ставят в пример, все крупные политические и экономические вопросы решали и по-прежнему решают именно через партийную номенклатурную структуру.
Поэтому Стигиц, может быть, и прав в том, что наверно надо было начинать со строительства государственных властных институтов. Но он недооценивает, насколько критическая ситуация тогда была. Люди в провинции получали скудные продовольственные пайки по карточкам, продуктов не было. И при этом еще и структуры власти надо было строить с нуля. Разумеется, начали с того, что было более срочным, то есть со срочных экономических мер.