Осторожно! Мины!

– Ну чё таращишься, как кобель на сучку?! Лицом не щелкай, запрыгивай! Я таких молоденьких из чистого удовольствия катать готова. Давай, не зевай!

Старый Сокол открыл рот от удивления. Кто эта женщина и что ей нужно? И куда запрыгивать, почему зевать нельзя и как вообще можно щелкать лицом?

– Что? – На всякий случай он покрепче сжал рукоять томагавка.

– Слышь, не напрягай, а? Кота за хвост ласкать не надо. Копчиком пошевели-ка сюда живее, а то срыгнуть не успеешь, как аборигены набегут, чтоб на твои скальпы полюбоваться. Растревожила я их стойбище. Они точно захотят перехватить меня у тоннеля. И перехватят, если мы не поторопимся.

– Что?..

– Обожженные Бедра за тобой вот-вот явятся, уяснил? Все племя. Проходи, садись. Колеса помчат нас по рельсам к светлому завтра! Обожаю свой трамвай!

Женщина, сидевшая в голове монстра, игриво взъерошила свои длинные седые космы, которые когда-то были роскошными рыжими прядями. Когда-то очень давно.

– Мне бы… – прошептал Стас. – Я бы…

– Есть такая остановка! – рассмеялась старуха, и красный монстр сорвался с места, челюсти-двери захлопнулись за спиной Сокола.

Он вздрогнул, попытался было открыть их, а потом вдруг успокоился, шагнул в проход между креслами и сел в одно. А что, удобно. Он слышал от Угме о странном существе, которое называется «трамвай». Похоже, именно трамвай проглотил Стаса и теперь мчит сквозь ночь и дождь неизвестно куда.

И пусть. Лишь бы подальше отсюда. Если старуха не соврала насчет Обожженных Бедер, то лучше бы им поторопиться, у Стаса нет ни малейшего желания встречаться с заклятыми врагами. После такой встречи некому будет искать Лизу. И вообще, обо всем этом он подумает потом, а сейчас не мешало бы сменить бинты на ноге, не хватало еще подохнуть от заражения крови.

Занимаясь раной, Сокол почувствовал, как трамвай набирает скорость. Быстрее, быстрее, быстрее… Грохот, лязг металла, дребезжание. Громко, слишком громко. И еще быстрее… Даже если бежать изо всех сил, совсем не глядя под мокасины, все равно не догонишь железного монстра на колесах – слишком уж быстр.

Стаса передернуло, когда он представил, как это – не смотреть под ноги. Аж сердце перестало биться. Надо же, что за бред в голову лезет. А мины?! Как же мины?! Разве на рельсах не растут пластитовые вершки, а под шпалами совсем нет чугунных корешков?

Старый Сокол заставил себя не думать об этом. Надо просто отдаться чудовищной силе, что не боится дождя и мин. Пусть везет Стаса далеко-далеко…

Ветер то и дело впрыгивал в трамвай, не боясь порезаться об осколки разбитого окна. Ветер забрасывал внутрь капли дождя. Неприятно, но не смертельно, если опустить голову. А сломанные пальцы можно убаюкать, прижав к груди. А уж если произнести заговор от боли, то… Правда, жизненной силы от этого убавится. И все же Стас, сосредоточившись на ритме, произнес нужные слова. Боль ушла, единственный глаз закрылся сам собой, нет сил терпеть – так хочется спать, а ведь еще нога, и кровь заговорить надо…

– Эй, милок, за безбилетный проезд и неоплаченный провоз багажа штраф в двадцатикратном размере. У нас с этим строго. – Голос старухи прозвучал откуда-то издалека. А когда прогремел взрыв, Стас едва сумел открыть веки. По трамваю летали осколки, рикошетили от потолка, выкусывали пластик поручней, дырявили спинки сидений. Ничего удивительного. Везде есть мины, так чем же рельсы лучше?

У лица Стаса промелькнула стрела, он слышал крики воинов, вышедших на тропу войны. Рельсы впереди пылали, на них свалили кедровые ветки и подожгли. Неужели Бедрам так сильно нужен скальп Сокола? Или все дело в старухе и ее трамвае? Сколько врагов убила она?

А потом трамвай погрузился в непроглядный мрак – похоже, красный монстр заехал в туннель. Это значит, что опасность миновала.

Обожженные Бедра, как обычно, остались ни с чем.

* * *

Стас проснулся из-за того, что кто-то тряс его за подбородок.

Он тут же схватился за щуп, чтобы проткнуть обидчика. Воин така всегда готов дать отпор – и днем, и ночью, и в жару, и даже справляя нужду, когда кажется, что он беззащитен. Убивай, Стас, пленных не брать!

И все же острие щупа застыло в миллиметре от горла старухи, которая так лихо провела трамвай по территории враждебного племени.

– Экий ты, – сдавленно пролепетала седокосая, но в серых глазах ее при этом не было страха. Вообще.

Старый Сокол медленно отвел щуп. На дряблой коже проступила алая капля. Зацепил-таки.

– Чего надо, бабуля?!

– Думала, милок, не помер ли? Оно, знаешь, не шибко весело мертвяка возить.

– Живой еще.

– А пальчики-то, поди, болят?

Сломанные пальцы распухли и посинели. Заговоры уже не помогали. Плохо, очень плохо. И нога еще… Стас не ответил старухе: негоже воину жаловаться. Стисни зубы и молчи, воин, и ни всхлипа, ни стона!

– Накось, подлечись. – Старуха протянула Соколу округлую флягу.

Свинтив крышку, он глотнул прямо из горла – и закашлялся, едва не выплюнув желудок.

– Ты что, старая, убить меня надумала?!

– Да это ж спирт – от всех болезней лекарство, антисептик. Ты, милок, водичкой запей – полегчает.