Осторожно, треножник!

Вопрос не простой: многое можно сказать в пользу как беспристрастного объективного подхода, так и пристрастного полемического. Сентименталист Сарнов, однако, ставит на любовь к автору – любви к знанию ему недостаточно.

259

Особенно берут Сарнова за душу строки:

«Я с легкостью вспоминаю воспарение первой встречи с именем и стихом Пастернака. Кожей левой щеки я ощущаю на трехметровом расстоянии наискосок и сзади от меня на книжной полке песок и выцветшее серебро обложки…» ( Ронен 2005: 21; Сарнов 2006: 33).

260

«Но и у него далеко не каждый “выстрел” попадает <…> “в яблочко”. Я бы даже сказал, что промахов в его интертекстуальных ассоциациях все-таки гораздо больше, чем попаданий <…> Причина же – в коренном пороке самого метода» ( Сарнов 2006: 35).

261

Ронен 2002: 63–64.

262

А, собственно, к чему эти вопли, нарушающие рабочую тишину научного зала? Литературоведение, да и критика, дело скромное, кабинетное, бумажное, тут в самый раз заниматься подтекстами, ритмикой, риторикой, масками, позами и т. п. Если же критику этого мало, если он внутренне чувствует себя Мандельштамом и хотел бы отдать жизнь за правое дело, то я первый буду ему аплодировать, но ведь ни отстаивание Мандельштама, ни выпады против постструктуралистов на страницах родного журнала героизма сегодня не требуют.

263

В персидской литературной традиции есть интересный топос, пересказываемый во многих трактатах по поэтике в разделе о подготовке поэта. Прежде чем приступить к сочинению стихов, следует выучить наизусть 10 000 арабских бейтов и 10 000 персидских из собраний лучших поэтов, потом забыть все 20 000 и тогда уж браться за перо, а чернилами станет кровь собственного сердца. (Подсказано Н. Ю. Чалисовой.)

264

К этой категории, помимо Ронена, Сарнов относит также Н. А. Богомолова, М. Л. Гаспарова и нек. др.

265

В телефонном разговоре Сарнов повторил и аналогичные претензии (высказанные им в давней рецензии Сарнов 1997 ) к выборочному цитированию вообще (невыборочным, Бенедикт Михайлович, было бы только повторение всего текста слово в слово – как то рекомендовал Толстой в письме к Страхову об «Анне Карениной») и, в частности, к купюрам в моей цитате из того места «Реквиема», где Ахматова провидит постановку ей памятника (Согласье на это даю торжество, Но только с условьем – не ставить его Ни около моря, где я родилась <…> Ни в царском саду у заветного пня <…> А здесь, где стояла я триста часов…):

«[Н]астойчивое подчеркивание своей жертвенной причастности общей судьбе совмещено с общей и очень характерной для Ахматовой фигурой “женского своеволия”: выбор памятника строится по формуле “хочу того-то, не хочу того-то”», – пишу я ( Жолковский , Страх, тяжесть…, с. 143).

«Только одно, – комментирует Сарнов (Сарнов 1997: 124–125), – увидел [Жолковский] в этом страшном, трагическом эпилоге ахматовского “Реквиема”: женский каприз и тщеславие»; а «неиссякающие слезы» и т. д. «не заметил <…>, вычеркнул, заменил отточиями» – продолжает он, нажимая (как и в отповеди Ронену по поводу подтекста из А. К. Толстого к эпиграмме Мандельштама) на пафосность момента.

Отвечаю: нет, не только одно, а не только то, что видели все и всегда (то есть самый факт рокового противостояния), но и то особенное, чего никто не видел или не смел увидеть, – тот ахматовский, манипулятивный, властной поворот, в котором подает она общую тему заслуженного поэтом памятника. Методологически, Бенедикт Михайлович, тут дело именно в том, чтобы не свести текст к его главному, «священному», смыслу, а разглядеть и его лица необщее выраженье. Вы гордитесь тем, что Вы благородный, душевный, чуткий читатель и, в отличие от бездушных структуралистов, чувствовать умеете, а на самом деле Вы стоите по струнке, равнение на знамя, и написанного в упор не видите.

266

Есипов 2006 и Свердлов 2006.

267

Истерическое заламывание рук по поводу поиска тайн именно «между ног» можно было бы счесть чисто театральным эффектом (где же, как не в табуированных сферах, и гнездиться тайнам?), но есть подозрение, что обе пуританские статьи на самом деле вышли из под пера провинциальных классных дам времен очаковских и покоренья Малой земли и лишь стыдливо подписаны мужскими именами типа Елизаветъ Воробей.

268

Вот их примерный список: Богомолов, Жолковский, Илюшин, Кобрин, Лацис, Золотоносов, И. Немировский, Проскурин, Ронен, В. Руднев, Рыклин, Смирнов, Шапир.

269

Игривостью – и даже знакомством с сочинениями Батая, Делеза, Деррида, Захера-Мазоха, де Сада, Курицына, Сорокина, Фрейда, Фуко, а также виньетками Жолковского – отличается статья Свердлова.

270