Осторожно, женское фэнтези

— Догадываюсь, — поправил он. — Думаю, вы попали под возвратную волну.

— Откат? — переспросила я, используя распространенный в обиходе термин. — Но я ничего не делала.

— Вы попали под чужую волну. Чувствовали ведь, что вам не нужно находиться рядом с Грином?

При каждой встрече с ним чувствую…

— Я читал ваше личное дело, — продолжал Оливер. — Уровень эмпатического восприятия у вас в пределах нормы, согласно проведенным в прошлом году тестам. Но стоит повторить их сейчас. Думаю, из-за потери способностей вы лишились естественной защиты, и находиться в зоне применения чар четвертого, а то и пятого уровня для вас опасно. В процессе обучения редко практикуются плетения выше третьего, а на операции был полный шестой и седьмой на отдельных этапах. Откат должен был быть мощнейший, и, если вы частично приняли на себя негатив, неудивительно, что вам стало плохо.

— Частично?

— Основной удар принимает маг, создавший изначальные заклинания. Но обычно он переносит это легче, ведь возвратная энергия имеет ту же природу, что и использованные чары.

Вроде бы логично: откат, отсутствие защиты. Но это не объясняет, почему меня с первой встречи угнетает и пугает присутствие Грина.

Или объясняет? Если в академии никто кроме целителей не использует магию выше третьего-четвертого уровня, то никто кроме целителя и не вызвал бы у меня таких эмоций. Леди Пенелопу я в деле не видела, а во время обходов она пользовалась артефактами, снижающими степень собственного воздействия мага и, соответственно, силу отката. Но у Грина я ничего подобного не заметила, и, если предположить, что он всегда работает без вспомогательных средств, можно списать производимое им впечатление на мой повышенный уровень эмпатии и помянутый Оливером инстинкт самосохранения.

Но не постоянно же Грин под негативом? Не работает же он денно и нощно?

— Элизабет, — Оливер с силой встряхнул меня за плечи. — Нельзя спать! Если уснете, можете не проснуться. Ни здесь, ни где-либо еще. Возвращайтесь.

— Как? Вы так и не объяснили, каким образом я сюда попала.

— Предполагаю, вы тут спрятались. От неприятных ощущений, от напугавшего вас Грина. И именно страх мешает вам вернуться. У вас сложилось не лучшее впечатление о докторе, но попробуйте его пересмотреть. Часто мы составляем мнение о людях, не зная их. Например, еще недавно на вопрос о некой Элизабет Аштон я ответил бы, что это одна из самых проблемных студенток, вздорная и легкомысленная. Но вы доказали, что можете принять ответственность за свои ошибки, быть серьезной и целеустремленной…

— Значит, вы больше не считаете меня взбалмошной дурочкой?

— Дурочкой, мисс Аштон, я вас никогда не считал.

Этого хватило, чтобы стряхнуть прилипчивую паутину сна.

— Я вернусь, — пообещала я. Сжала его ладонь, но вместо живого тепла почувствовала холод песка, утекающего сквозь пальцы…

Нет! Почему сейчас?!

Вскочив, я топнула в сердцах ногой, и та увязла по колено. А когда я попыталась вырваться — почувствовала, что проваливаюсь в разверзшуюся подо мной дыру. Задержала дыхание…

…и с удивлением поняла, что стою на твердом полу.

Открыла глаза.

Вместо серой пустыни вокруг была темнота. Такая плотная, знакомая…

И луч света — только не сверху, а снизу, как будто кто-то открыл в полу люк.

Я осторожно приблизилась к источнику света.

Точно люк!

А внизу…

Дыхание перехватило, когда я узнала лестницу на чердак, кусочек выложенного грязной плиткой пола, деревянные перила и уходящие вниз ступеньки.

Дом! Мой дом!

— Опять? — сердито прошелестела тьма.

Порыв ветра с грохотом захлопнул крышку люка и сбил меня с ног. Но удара о пол я не почувствовала — упала на что-то мягкое…

— Я же говорил, что вы выберетесь.

Лица сидевшего рядом Оливера я не видела, хоть мы и находились уже не в подпространстве: навернувшиеся на глаза слезы растворили мир вокруг.

Я не выбралась. Я все еще здесь.

— Теперь можно спать, милорд?

— Нужно. Я должен уйти, но скоро вернусь. Если хотите…

Я ничего не хотела — только бы он не отпускал моей руки, пока я не усну.

Не отпустил…

Пробуждение было менее приятным, и дискомфорт я почувствовала еще до того, как открыла глаза. Попыталась сесть, но слабость и головокружение толкнули меня на кушетку.

— Занятно, — произнес надо мной хриплый голос. — Какие нынче барышни чувствительные. Как вы живы-то еще, эмпатичная наша?

— Вашими молитвами, — пробурчала я.

Собравшись с силами, села и отодвинулась подальше от с любопытством разглядывающего меня Грина. Кто его позвал? Леди Пенелопа? Оливер решил проконсультироваться со специалистом?

Ни ректора, ни наставницы в комнате не наблюдалось.

— К вашей гиперчувствительности я непричастен, так что извинений не ждите, — заявил доктор. — Если ума не хватило определить источник негатива и держаться от него подальше — сами виноваты. За грубость, так и быть, простите. Но при вашем уровне эмпатии следовало бы понимать, когда человек не расположен к общению, и не навязываться со своим дурацким кофе.

Что? Я навязывалась?