Потом Сибил увидела своего куратора и решила, что должна к ней подойти и удивить своим присутствием в числе избранных, а ко мне подошла леди Пенелопа, поделилась восторгами по поводу украшающих корабль цветов и эльфийской магии, долгое время сохраняющей растения от увядания, заметила кого-то среди гостей и поспешила к нему, предварительно сдав меня словно из воздуха появившемуся профессору Броку. Некромант повеселил рассказом о прекрасной погоде и гостеприимстве эльфов и порекомендовал попробовать персики. Я благодарно прохрюкала и, не дожидаясь, пока старик сам заведет этот разговор, сказала, что не прочь сдать немного крови для его опытов. Брок обрадовался и куда-то убежал. Хотелось верить, не за шприцами и пробирками.
После Брока была мисс Милс: попросила прощения за сына, умного, талантливого, подающего большие надежды, но совершенно не умеющего общаться с девушками. Я покивала, соглашаясь с тем, что однозначно, не умеет, и с трудом удержалась от перечисления тех мест, на которых у меня обычно остаются синяки после нашего с Саймоном общения.
Потом подошла леди Каролайн, но чего она хотела, я так и не поняла.
Грайнвилль хотел, чтобы я спасла мир, но говорил о Змеистом Каньоне, над которым мы пролетали. Каньон был глубокий, широкий, с обрывистыми краями, а на дне его блестела узенькая речушка. Мир был большой и волновался из-за меня, и эльф вменил себе в обязанность не дать мне забыть об этом.
Затем — показалось, что совершенно случайно, но я уже ни в чем не была уверена, — ко мне подошла миссис Кингслей. Постояла рядом, заметила, что я выбрала очень хорошее место, откуда открывается прекрасный вид, и лишь потом спросила, не знакомы ли мы. Я ответила, что мы виделись в лечебнице. Провидица сказала, что все может быть, но ей кажется, что мы встречались где-то еще, задумалась над этим и, такая задумчивая, убрела вдоль борта.
Поток желающих пообщаться со мной на ней не иссяк. Был еще профессор Гриффит, парочка преподавателей с боевого, только сейчас осознавших, что давно не видят меня на лекциях, зеленокожий профессор Эррори, хвастливо заявивший, что он, наверное, единственный гоблин, которому посчастливилось подняться в небо на эльфийском корабле. Нужно ли говорить, что начинали все с традиционного погодного вступления?
Оставшись наконец в одиночестве, я долго — минут пять, наверное, — не верила своему счастью. Всматривалась в рваные очертания каньона и внутренне готовилась к очередному преувеличенно-радостному приветствию. Но услышала только странный треск. Что-то кольнуло руки через перчатки, корабль накренился, разворачиваясь, резные перила, на которые я опиралась, рассыпались в труху, в спину мне ударил резкий порыв ветра, палуба ушла из-под ног, а речушка на дне каньона начала стремительно приближаться…
Когда-то мне было любопытно, о чем думает человек за несколько мгновений до смерти. Оказавшись на месте такого человека, я первым делом подумала о том, что нужно было закричать. Но кричать нужно было сразу, как только я оказалась за бортом, а начинать голосить уже на полпути к земле показалось неправильным, и я продолжила падать молча. Еще я подумала, что если бы мое падение снимали для какого-нибудь фильма, смотрелось бы оно, наверное, эффектно: летела я не вниз головой, а так аккуратненько, как птичка, расставив руки и рассекая грудью воздух, шляпка спала, волосы, скрепленные только двумя зажимами-заколками над висками, красиво развевались, и подол изумрудного платья развевался, только не очень сильно… «Что быстрее ветра?» — спрашивалось в одной детской сказке. Правильный ответ: мысль. До встречи с землей я могла успеть подумать еще о великом множестве глупостей, но тут вспомнила, что в такие моменты положено, чтобы вся жизнь промелькнула перед глазами. Настроилась, но вместо жизни передо мной промелькнуло лицо Оливера Райхона. Красивое такое лицо, только чрезмерно серьезное и напряженное. Однако как альтернатива картинам моей непутевой и недолгой жизни оно и такое меня вполне устраивало. Жаль, исчезло быстро… А я поняла, что забыла испугаться. И испугалась так, что если бы все же решила заорать, у меня не получилось бы. И зажмуриться тоже не получалось, хоть глаза и слезились от встречного ветра, а блестевшая в неровной, быстро расширяющейся трещине речка становилась все ближе…
Опять появилось лицо Оливера. Но не исчезло тут же, как в прошлый раз, а зависло на уровне моих глаз, окруженное сероватым туманом. Я хотела ему улыбнуться и соврать, что у меня все хорошо, только пусть он за меня все равно потом отомстит, но не успела. Из тумана протянулась рука, схватила меня за воротник жакета и резко дернула вниз, словно я недостаточно быстро падала. Но вместо того, чтобы воспользоваться полученным ускорением и тут же шмякнуться обо что-то твердое, я влетела в серый туман…
— Поймал, — выдохнул сжавший меня в объятиях мужчина со смесью удовлетворения и удивления, словно случившееся и для него стало полной неожиданностью.