Осторожно, женское фэнтези!

– Наблюдает. Один раз взял образцы…

Зловредный эноре кэллапиа громко проржал. Пришлось почесать его за ухом и предупредить, что милорду Райхону не нужны «подарки».

– Элизабет, я хотел поговорить с вами, пользуясь случаем.

– О чем?

– О вашем участии в…

– Давайте обсудим это позже?.. И не садитесь на этот ящик! – успела предупредить я ректора, почувствовав нарастающий гнев единорога.

– Что не так с ящиком? – удивился маг.

– Ничего. Просто… на нем нельзя сидеть…

Несильно ткнула единорога кулаком: чего чудишь, чудо? На Грина ведь тоже фыркал, а тут, глядите-ка, взялся охранять персональное сидячее место!

«Он забавный».

Доктор? Ну да, бывает. Но это не повод топать на Оливера.

«Темный», – неприязненно выдохнул единорог.

Не его вина. Я ему специальность придумала. Поддалась моде на темных магов.

Эноре кэллапиа не поверил. Мэйтин тоже говорил что-то о непостижимости причинно-следственных связей. Возможно, Оливер, со мной или без меня, и не мог быть никем, кроме как специалистом по проклятиям. Но это же не значит, что он плохой? Темные материи как дисциплина изучают не только создание проклятий, но и способы избавления от них. И вряд ли Оливер проклинал кого-нибудь по-настоящему.

Единорог обозвал меня наивной дурочкой.

Проклинал?

Я недоверчиво заглянула в глаза эноре кэллапиа. Будь это правдой, разве терпел бы он ректора рядом?

«Он искупил тьму, – дыхнули мне в ухо. – Сильный… Но трудный. Закрытый».

Работа у него такая. Сам, поди, не рад своей замкнутости, но как иначе на подобной должности?

Диво дивное выдало сумбурный поток мыслеобразов: что-то о людях, которые сами себе усложняют жизнь, да еще и являются, такие трудные и колючие, к мирным единорогам и аппетит портят. В подтверждение последнего заявления выхватил у меня оставшиеся цветы и сжевал, всем видом демонстрируя, что это не доставляет ему удовольствия.

– Элизабет, мне все же нужно с вами поговорить, – сказал так и не рискнувший никуда присесть ректор.

Единорог вместо того, чтобы снова на него топнуть, прислушался.

– У меня вошло в привычку начинать день с ваших заметок, сверять по ним собственные воспоминания…

– Что-то еще изменилось? – насторожилась я.

– Виктор Нильсен. Я не помню такого студента. С утра повидался с несколькими преподавателями с кафедры прикладной некромантии – они пока не забыли. Только во мнениях не сходятся: одни говорят, что он перевелся, другие – что вообще бросил учебу. Хотел поговорить с Грином, Нильсен ведь был его пациентом, но доктор занят.

– И, скорее всего, думает, что Виктор уехал после того, как он не дал ему разрешения на практику, – вздохнула я. – Времени все меньше.

– Да. Потому и не хочу тянуть с этим разговором. Профессор Гриффит работает над книгой памяти, обещает закончить к концу следующей недели. До этого момента вы будете под усиленной охраной, и, если библиотекарь посмеет к вам приблизиться, мы его поймаем. Но если… Если мы не найдем преступника, а задумка Гриффита не увенчается успехом и записи не остановят изменений… Уезжайте. Я вас прошу, пожалуйста.

Я спрятала лицо в шелковистой гриве.

– Хорошо.

– Обещаете?

– Да. Но по-прежнему не хочу обсуждать это сейчас.

Единорог мотнул головой, посмотрел на ректора и недовольно оттопырил губы: сказал, что хотел, – можешь уходить. А когда маг никак на это не отреагировал, толкнул меня в плечо: отойдем, мол, подальше, а то стоят тут всякие, подслушивают, подсматривают, а нам посекретничать нужно…

Секреты, ага. У кого-то лоб в основании рога чесался – огромнейшая тайна. И шею еще погладить, и спину между лопатками… да-да, вот здесь… А что, говоришь, доктор сделал с образцами? Серьезно? Ну дает! Молодец! А то эльфы только и могут, что цветочки ценным материалом удобрять… Видела цветочки? Красивые? Во-от, теперь знаешь, кто старается…

Он дурачился, смешил меня, уводя от серьезных тем и невеселых мыслей, и я была безмерно благодарна ему за это. И так же безмерно горда. Что бы ни лезло порой в мою дурную голову, я не никто, не пустое место, раз уж дивный эноре кэллапиа, пренебрежительно фыркающий на ректоров и меняющий девиц подле себя чаще, чем иные ловеласы, считает меня достойной дружбы. Грустинки, прячущейся в его глазах под искристым смехом, я старалась не замечать. Ни к чему. Только радость, тепло, мягкая шерсть под моей рукой. И музыка. Легкая, незамысловатая песня пастушьей дудочки, летящая над сочными лугами…

Я не сразу поняла, что эта музыка звучит в реальности, и, только когда единорог навострил уши, обернулась туда, где, позабытый нами, стоял Оливер. Прислонившись к стене, он насвистывал привлекшую наше внимание мелодию… На чем, интересно?

Заметив интерес эноре кэллапиа, ректор свистеть перестал, демонстративно звякнул связкой ключей и спрятал их в карман.

– Элизабет, мне жаль отвлекать вас от вашего друга, но пора возвращаться.

Единорог растерянно затряс головой. Посмотрел на меня, и я виновато развела руками: я не могу указывать главе академии, что делать. И нет, я не буду просить его еще посвистеть.

– Вам удалось его заинтересовать, – сказала я Оливеру, когда мы вышли.