Осторожно: злая инквизиция! (СИ)

— Второй вариант — мы связываемся с родственниками Картовской, и они от своего имени подают прошение об эксгумации с целью перезахоронения останков. В этом случае вполне реально ускорить процедуру до полной молниеносности — за пропорциональное, само собой, вознаграждение. Минусы — по городу поползут слухи, это может насторожить

Я дернула бровями: это он очень деликатно сформулировал. Об эксгумации и интересе к ней инквизиции будет знать весь магический Крапивин, каждая собака, еще до того, как она произойдет. У убийцы нет шансов остаться непроинформированным!

Задумчиво размазав языком по небу шелковистость чизкейка, я запила его чаем и объявила:

— Я знаю пару надежных ребят. Предлагаю сегодня ночью идти на дело. Молчание гарантирую — они меня тоже знают.

В конце концов, совершать преступления при инквизиции — это совсем не тоже самое, что вместе с ней!

— Сегодня не получится — нужно дождаться кое-каких данных по этому делу, но завтра — вполне можно.

— Хорошо, — я одним глотком допила чай. — Итак, кого вы подозреваете?

От изумления инквизитор оторвался от собственного десерта:

— Я?! Ксения Егоровна, ау! Я второй день в вашем городе. Мне еще даже не все материалы по делу получить удалось!

— То есть никого, — разочарованно резюмировала я. — А на меня кто покушался?

— А по этому делу я вообще работаю меньше одного рабочего дня.

— Н-да, многоуважаемый Максим, — я осмотрела инквизитора с головы до гипотетических, закрытых столом, ног критическим взглядом. — Бракованный мне достался дознаватель…

— Ксения Егоровна, — с ласковой усталостью отозвался оный. — Я вас удушу!

— Эй! — всеми фибрами души возмутилась я. — Ты должен был бороться с моими убийцами, а не примкнуть к ним!

И растерялась, когда отсмеявшийся дознаватель внезапно предложил:

— Действительно, давайте и правда уже на ты!

Ну уж нет!

Я категорически не желаю, чтобы всякие приезжие орденцы мне тут тыкали!

Я не согласна!

Но инквизитор улыбался так легко, так понимающе-насмешливо, что у меня просто захватило дух, и я на мгновение отвлеклась, только на то, чтобы привести пульс в порядок…

— Давайте, — воспользовался моей секундной заминкой кто-то внутри меня. — Давай, Максим.

Он задумчиво разглядывал меня, а я…

Ну ведь не восемнадцать мне (и уже давно).

И не дура вроде бы — уж точно не дурнее многих.

Ну что ж меня от него так развозит-то?

Я уже забыла, когда в последний раз со мной такое было, чтобы от одного взгляда постороннего, в сущности, мужика по телу разливалось томное тепло и хотелось выпятить грудь, похудеть в талии, бежать на кухню стряпать пирожки и отдаться ему на месте прям сразу.

Я уже забыла, как это приятно — вот так млеть и плыть сквозь розовую одурь в голове.

И какая, в сущности, разница, есть у этого чувства шансы или нет, если от него у меня убавляется десяток лет как минимум, отлетает налипшая на душу шелуха и оказывается, что там, под ороговевшей чешуей жизненного опыта, она, душа, все еще есть и трепещет радужными крыльями?

Когда бабочка влюбленности садится на ладонь циничной взрослой ведьме, вместо того чтобы препарировать ее здравым смыслом и анализом, нужно просто постараться не дышать на нее — чтобы не спугнуть.

А всякие там глупости вроде взаимности и прочей блажи… Ксюша, тебе за тридцать, ты твердо стоишь на ногах и, даже витая в облаках, вряд ли сумеешь забыть, что единственная любовь, в которой взаимность гарантирована, — это любовь к себе.

С остальными — как получится.

Что ж теперь, обломать себе крылья и не лететь?!

А влюбленность — не любовь. Так, маленькое, быстро проходящее приключение.

И готовить я ему не буду — зря, что ли, заказала с утра харчо и плов с доставкой у знакомой, которая готовит на дому?!

Прекрасное томное настроение в хлам угробила Ленка.

Попытка поговорить с ней на тему «Бросай этого упыря, найдешь себе другого» закончилась посылом — причем, как несложно догадаться, послали отнюдь не упыря.

Ситуация осложнялась тем, что сказать ей что-то вроде: «Никто не имеет права так с тобой обращаться» я не могла — кто угодно, но не я. Предъявить же ему что-то, кроме свинского поведения, возможности у меня не было.

А делать что-то было нужно: мое «лечение» она стала воспринимать гораздо, гораздо хуже. Кажется, стрессы доконали Тёминой систему восстановления. Организм, задерганный с двух сторон, чужеродную энергию принимал неохотно, усваивать ее стал гораздо хуже и даже вливанию противился. Он хотел находиться в покое и беречь ресурсы, а не тратить сбереженные крохи сил на адаптацию постороннего энергопотока. Моя сила текла в Ленку туго, преодолевая сопротивление, которого раньше не было.

А я стала заложницей своей гениальной методики. С одной стороны, раскачивать пациента дальше скандалами явно чревато. С другой стороны, оставить ее сейчас без подкормки — все равно что убить. Уставший организм не сможет сдерживать агрессивную тень без поддержки.

«Казнить нельзя помиловать», чтоб его!

А еще самолюбие больно ущемляло, что какой-то абсолютно бездарный козел имел на мою сотрудницу влияния не меньше (если не больше!), чем я.