Осторожный убийца

Я сидел на краешке кровати, бесцельно уставившись в пол. Через тринадцать часов я стану убийцей двух человек. Это то же самое, что сказать: “Я тысячу раз буду мертв”; некто сказал, да не сделал. И опять я начал обдумывать детали своего плана. Но тут же остановил себя. Нет смысла опять все перебирать заново. Я все предусмотрел. Я был осторожен и знал, что на большую предосторожность просто не способен. Теперь все зависело от везения. Полиция на меня может выйти только в случае чего-то непредвиденного. Я ничего больше уже сделать не мог. Придумать еще что-нибудь просто уже нельзя. Мой план был на грани совершенства. Нет смысла обдумывать все заново. Мне оставалось только ждать, ждать девяти часов.

Я спустился вниз, в крошечную ванную комнату, принял холодный душ, побрился. Руки были тверды, и я не только не порезался, я даже не поцарапался, хотя предполагал, что мои руки могут задрожать.

Потом оделся и спустился вниз.

Синьорина Биччи подала на завтрак жареных форелей и кружку крепкого кофе.

Биччи уже обслуживал клиента, заправляя бензином обшарпанный грузовичок. В окно я наблюдал за качающимся ручным насосом, слушал болтовню Биччи с водителем грузовика. Позавтракав, я закурил и пошел на берег озера. В ярком утреннем солнце озеро было изумительно красиво: вода голубая, а в голубом небе лениво плыли белые облака.

Около восьми я подошел к вилле.

Сестра Флеминг ожидала меня на веранде. Сняв свою больничную форму, она выглядела удивительно изящно и модно в сером платье и небольшой соломенной шляпке.

– А я решила, что вы сегодня утром опоздаете, – заявила она.

– Я никогда не опаздываю. Автомобиль Биччи сейчас будет здесь.

Я пошел за ней в спальню Бруно. Она уже умыла и побрила его. В его глазах я увидел тревогу.

– Доброе утро, синьор, – сказал я. – Надеюсь, сегодня утром вы чувствуете себя лучше.

– Синьору много лучше, – сказала сестра Флеминг, подкатывая кресло к кровати, – но ночь прошла беспокойно.

Я перенес Бруно с кровати на кресло и стоял рядом, пока она укрывала его пледом, а потом вывез на веранду. Лаура стояла возле перил веранды. Она бросила на меня быстрый изучающий взгляд и, ни к кому персонально не обращаясь, холодным, невыразительным голосом пожелала доброго утра.

– Вы можете отнести сумку сестры Флеминг в машину, Дэвид.

– Да, синьора, – ответил я.

Вечером, думал я, глядя на нее, сегодня вечером я убью тебя. Это твои последние часы на этом свете. Наслаждайся ими: будь милосердна, не смотри так холодно и вызывающе. Через тринадцать часов ты будешь мертва. Ты могла бы прожить последний день достойно, если бы постаралась, но ты продолжаешь строить заговоры и мечтаешь о деньгах, которые, как ты уверена, достанутся тебе. Ты будешь в нетерпении ждать, когда пройдут эти часы, вместо того чтобы молить Бога задержать время и прожить этот день с пользой.

– Дэвид, Дэвид, вы слышите меня? Я очнулся.

– Простите, синьора, – извинился я и повернул обратно.

Сестра Флеминг встревоженно смотрела на меня. Я знал, что и Лаура не спускала с меня глаз, едва я появился на веранде. Я неосторожен. Надо быть внимательнее! Хотя теперь менять что-либо поздно.

Я отнес сумку сестры Флеминг к автомобилю, стоявшему на дорожке, и поставил на заднее сиденье. Она села в машину.

– Будьте осторожнее, не тряхните синьора Бруно до моего возвращения, – сказала она, когда автомобиль тронулся.

– В ваше отсутствие я буду особенно внимателен к синьору, – сказал я и остался стоять, наблюдая, как старая машина, подпрыгивая и грохоча, помчалась по пыльной дороге.

Итак, спектакль начался. Занавес поднят. Первое действие моего спектакля, да и Лауры тоже, было сыграно. Сестра Флеминг уехала. Следующий акт – уход Марии. А потом события последуют в бешеном ритме – одно за другим. Но пока Мария остается на вилле, занавес останется поднятым над бессодержательным днем.

Я взял лодку Биччи и удочку, отплыл ярдов на пятьсот от бухты, заглушил мотор и принялся удить рыбу. Ослепительное солнце отсвечивало от воды прямо в лицо. Вдалеке я увидел лодки рыбаков, возвращавшихся в Пескатори с ночного лова. Я подумал: встал ли уже Беллини, взглянул ли на часы. Восемь сорок пять. Минуты складывались в часы, часы – в месяцы. Я попытался выбросить из головы все мысли. Лодка потихоньку дрейфовала. Небольшая лужица грязной воды, скопившейся на дней лодки, угрожала промочить мне ноги. Я посмотрел на берег: