Острая стратегическая недостаточность

Стратегов всегда отличает взвешенность и осторожность. Стратег, прежде чем один раз отрезать, отмерит семьдесят семь раз. У Кутузова мудрость и осторожность удивительным образом сочетались с беспримерным героизмом и отвагой. Так, в середине 1770-х годов, будучи строевым офицером, в бою под Алуштой он со знаменем в руках повёл солдат в бой. И был при этом тяжело ранен: пуля попала ему в область левого виска и вышла у правого глаза. Почти через четырнадцать лет, во время осады турецкой крепости Очаков, полководца снова ранили – на этот раз пуля попала в лицо и вышла в затылок. Лекарь, выходивший его, заметил: провидение сберегает этого человека для чего-то необыкновенного – ведь он выжил после двух смертельных ранений. Через два года под командованием Суворова, осаждавшего Измаил, Кутузов вновь проявил себя бесстрашным. В переломный момент битвы он лично повёл за собой солдат и в первых рядах ворвался в крепость. В 1811-м году, став главнокомандующим молдавской армии, проявился уже как великий полководец. В сражении у Рущука он приказал покинуть занятую большим трудом одноимённую крепость, разрушив предварительно все укрепления, затем отступил назад, на левый берег Дуная. Таким образом, демонстративно отступая, он спровоцировал турок на наступление. Те, перебравшись на левый берег, оставили на правом тыловые запасы боеприпасов и фуража, под прикрытием трети своей армии. Кутузов ночью переправил небольшое соединение солдат и казаков – и внезапным ударом овладел турецкими тылами. Таким образом основные силы турецкой армии оказались блокированными. Пятнадцать тысяч русских воинов победили вчетверо превосходящее их численностью турецкое войско. Когда же Кутузову доложили, что великий визирь сбежал, он снова отдал, казалось бы, парадоксальный приказ: не задерживать и не арестовывать визиря. Кутузов был блестяще подготовлен к войне и знал: пленный военачальник по турецким законам не может подписывать никаких документов. Поэтому капитуляцию подписал вроде бы свободный турецкий визирь в условиях пленения всей его армии.

В военном смысле главным козырем России против Франции – да и против всей Европы – был и остался российский простор и партизаны, и Кутузов это понимал. Став главнокомандующим, он продолжил отступление, начатое под руководством Барклая. Если бы не массовое – от рядового солдата до боевых генералов вроде Багратиона – стремление к решительному сражению, скорее всего не случилась бы даже Бородинская битва.

Необходимость отступления понимали не только Барклай и Кутузов, но и сам император Александр. Ему зачастую даже приписывают этот стратегический замысел: мол, он сам принял ключевое решение, но не мог публично взять на себя ответственность за отдачу значительных территорий на растерзание интервентам. Вряд ли эта версия достоверна: Александр в 1812-м поддерживал разработанный генералом Карлом Людвигом Августом Фридрихом Карл-Людвиг-Вильхельм-Августовичем фон Пфуль план обороны с опорой на Дрисский укреплённый лагерь, что несовместимо с глубоким отступлением. Но император несомненно понимал возможность отдачи врагу значительных территорий без пользы для него. В переговорах, предшествовавших войне, он не раз намекал французам на скифскую тактику. По словам некоторых мемуаристов, однажды он даже указал французскому послу на громадную карту России, висевшую на стене его кабинета, и сказал, что готов отступать хоть до Камчатки, но не поступится ни единой каплей власти, унаследованной от предков, и не отдаст окончательно ни единой пяди унаследованной от них земли.

Словом, стратегия растягивания вражеских сил по российским просторам была очевидна очень многим. Но для её воплощения требовались громадная сила воли, готовность мириться с неизбежными тяжкими последствиями, нечувствительность к возмущённому благородному – но, увы, заведомо недальновидному – общественному мнению. Тот, кто не может объединить в себе эти редкие качества, не может надеяться стать великим стратегом.

Барклай принял своё низложение с обычной стойкостью. Когда же 17-го августа Кутузов прибыл в армию, де Толли доложил новому главнокомандующему, что стотысячная армия рвётся в бой, который он сам был готов дать на позиции у Царёва-Займища. Однако Кутузов, не высказав вслух ни порицания, ни одобрения действий Барклая, всё же решил отступать далее на восток. Он считал: поскольку ключ от Москвы – Смоленск – взят, теперь местом предстоящего сражения будет сама Москва. Новый главнокомандующий и ранее находился в неприязненных отношениях с Барклаем, а теперь эти отношения ещё более ухудшились (воистину двум стратегам не ужиться в одной берлоге). 24-го августа Александр I подписал указ об отставке Барклая с поста военного министра. Всё это привело к тому, что накануне Бородинского сражения Барклай стал мечтать о смерти на поле боя.

К середине дня Бородинского сражения центр боевых действий переместился к Курганной высоте. Для её защиты Барклай собрал все свои силы.