Остракизм в Афинах

Налицо, таким образом, новый уход в крайность, смена одной односторонности на другую. И это, наряду с несомненными позитивными результатами (оказались фундаментально изученными те стороны афинской политической жизни, которые ранее пребывали в некоторой тени), опять же чревато своими издержками. Достаточно сказать, что из исследователей афинской истории во второй половине XX в. лишь очень немногие (такие как В. Эренберг или упоминавшийся Родс) активно и эффективно занимались как институциональными, так и неинституциональными аспектами политической проблематики. Досадно, когда конкретная специализация антиковеда, и без того в силу неизбежности достаточно узкая, еще более суживается, и исследователь, хорошо разбирающийся, скажем, в перипетиях борьбы группировок, начинает чувствовать себя значительно менее уверенно, коль скоро речь заходит о нюансах функционирования той политической системы, той конституции (употребляя этот термин, естественно, в широком значении), в рамках которой эта борьба происходила.

Сложившееся подобным образом положение дел не могло, в свою очередь, не вызвать обратной реакции. И эта реакция последовала, в первую очередь, со стороны такого авторитетного ученого, как М. Хансен. В специальной статье «О значении институтов для анализа афинской демократии»[6] он справедливо указал на огромную роль политических институтов, особенно органов государственной власти, в демократическом афинском полисе. В отличие от современных представительных демократий, прямая демократия античной эпохи способствовала тому, что подавляющее большинство граждан регулярно (а не от случая к случаю) участвовало в работе этих институтов. В условиях отсутствия или, во всяком случае, весьма слабого развития неинституциональных, не связанных с государством форм общественной жизни последняя была предельно институционализована. Никогда в истории европейских национальных государств, подчеркивает Хансен, политические институты не значили так много, как в греческом полисе. В частности, изучая политическую элиту демократических Афин, ни в коем случае не следует забывать о том, что эта элита осуществляла свою власть не путем каких-то закулисных манипуляций, как это столь часто бывает в наши дни, когда видимость волеизъявления народа сплошь и рядом оказывается лишь ширмой для решений, принятых на совсем ином, «незримом» уровне, а именно (и только) посредством существующих конституционных институтов. Отсюда, кстати, то колоссальное значение, которое придавалось в общественной жизни ораторскому искусству, риторике. Одним из важнейших талантов, требовавшихся от политического деятеля, было красноречие, умение убедить укомплектованные демосом государственные органы[7]. Датский антиковед подчеркивает, что возрождение интереса к политическим институтам афинской демократии абсолютно необходимо для лучшего понимания сущности этого исторического феномена. Приведя процитированные выше красивые метафоры («политическая морфология» и «политический синтаксис»), он делает остроумное замечание: для греческого языка (в отличие, например, от английского) характерны относительно простой синтаксис и сложная морфология.