Остракон и папирус

Одетые в козлиные шкуры пираты старательно бесновались. Черная шерсть, измазанные сажей лица – так сразу и не скажешь, кто здесь эллин или финикиянин, а кто эфиоп.

Менады в коротких хитонах сновали между сатирами, размахивая жгутами соломы. Они то и дело подскакивали друг к другу, шутливо мерились бутафорскими фаллосами, а потом снова с хохотом разбегались.

Меты держали в руках мехи с вином, глиняные кружки-хои и бронзовые канфары, предлагая выпить всем желающим. Вино било струей в сосуды, стекало по пальцам, брызги летели на одежду, падали в пыль.

Хариты несли на голове корзины с сушеными смоквами, виноградом, гранатами, коробочками снотворного мака, прижимали к бокам перевязанные лентами охапки сосновых лап и лианы плюща.

Одни эйрены играли на лирах, дули в авлосы, трещали кроталами. Другие раздавали участникам процессии хлебцы, намазанные острым соусом для возбуждения жажды.

Две вакханки в лисьих шкурах были увешаны живыми извивающимися змеями. Они то и дело хватали гадов под разинутые пасти и делали резкие движения в сторону зевак, имитируя нападение. Саммеоты в испуге отшатывались, а сатиры нагло хохотали.

Грохот тимпанов, бряцанье кимвалов, взвизги флейт, нестройное громкое пение, в пьяном угаре переходящее в беспорядочные стоны и крики – весь этот оглушительный гвалт внезапно, как по команде, обрывался. И над Портовой улицей повисала гнетущая тишина, чтобы спустя несколько мгновений снова взорваться.

Батт в маске силена, с накладной бородой до пояса ехал на осле перед кораблем. Сквозь прорези для глаз пират внимательно смотрел по сторонам, выбирая момент для выгрузки чаши.

Поравнявшись с Герайоном, корабль остановился. Главы ремесленных коллегий встали во главе делегаций, которым было поручено возложить бескровные жертвы к алтарю Диониса. Держа в руках жезлы, увенчанные фигурками богов профессии, они направились к арке.

За магистратами следовали девушки с корзинами. Поставив ношу у алтаря, они присоединялись к хору. Над теменосом разливались торжественные звуки гимна Дионису.

Сатиры вскарабкались на палубу по веревочным лестницам. Обмотав чашу канатами, осторожно спустили ее на землю. Затем подсунули под основание доски, подняли их на плечи и пронесли кратер сквозь арку на теменос.

Несколько человек шли по бокам кратера, придерживая его руками. Перед перирантериями процессии пришлось остановиться, чтобы окропить ноги освященной водой.

Корабль отправился дальше. Крики возбужденной толпы, завывания вакханок, глумливый хохот сатиров, скрип колес и бешеные звуки музыки постепенно затихали по мере того, как помпэ удалялось от теменоса. Зато со стороны храма отчетливо слышалось хоровое пение.

Возле алтаря Диониса дадуки безумного бога вместе со жрицами Геры готовились к жертвоприношению. По потемневшему от времени известняковому цоколю бежали вырезанные рельефы в виде извивающейся гирлянды плюща, букраниев, козлиных морд и виноградных гроздьев.

На стоящем рядом с алтарем длинном мраморном столе были разложены ритуальные атрибуты: связки щепы, молот, серповидные ножи, разделочные топоры, вертела…

Здесь же находились аскос с оливковым маслом, большой серебряный сфагион для сбора жертвенной крови, а также блюдо с пирожками, чаша поджаренных зерен ячменя и ойнохоя с ключевой водой, которой перед началом торжества дадуки окропили алтарь, а вместе с ним себя самих и жертвенных козлов.

На алтаре разгорался священный костер. Дым пах печеным хлебом, кипарисом и благовониями. Стоявшая рядом гиеродула то и дело наливала из аскоса в черпак оливковое масло, после чего плескала его в огонь. Пламя благодарно взвивалось, дрова потрескивали.

Киприоты опустили чашу на землю рядом с жертвенным столом, щербатым и потемневшим от крови. Сдернув с нее покрывало, они почтительно встали рядом.

В черных шкурах, с загнутыми назад рогами сатиры казались поднявшимися на дыбы жертвенными козлами. Батт так и остался неузнанным.

Сначала Коккал высоким голосом восславил Зевса и Геру. Последние строфы жрецы и жрицы обоих фиасов пропели вместе. Потом Коккал затянул дифирамб в честь Диониса. Все присутствующие, включая жриц Геры, почтительно слушали.

– Призывайте бога! Призывайте бога! – внезапно воззвал он.

– Приди, сын Семелы! – вторили ему дадуки. – Приди, Бассарей! Восстань из вод Лернейского моря!

Словно внимая этому страстному воплю, огромная маска на мачте корабля начала раскачиваться. Облака быстрее побежали в глазницах бога. Борода завозила по палубе, казалось, это не ветер играет сетью, а Дионис поворачивает лицо.

После тройного возлияния вином Коккал приступил к обряду жертвоприношения. Козлов подводили к алтарю по одному. Дадуки в это время исполняли торжественную песню-просодию под переливы авлосов.

Голову каждой жертвы посыпали ячменными зернами. Следующую горсть Коккал бросал в огонь. Срезав с головы животного клок шерсти, Верховный дадук тоже предавал ее пламени костра.

Один из дадуков вливал козлу в ухо воду, чтобы дождаться кивка согласия. Потом, глядя жертве в глаза, Коккал бил ее молотом в лоб. Козел валился на землю, как подкошенный.