Острее клинка

Сергей надеялся в России узнать о подробностях того, что произошло 1 марта. Сведения оттуда поступали пока скупо. Заграничные газеты перепечатали сообщение корреспондента из Кельна, который был допущен на казнь. Он вряд ли сочувствовал русским революционерам, но и его потрясла их нравственная сила.

«Кибальчич и Желябов очень спокойны, — писал в своей корреспонденции немец. — Тимофей Михайлов бледен, но тверд. Лицо Рысакова мертвенно бледно. Софья Перовская выказывает поразительную силу духа. Щеки ее сохраняют даже розовый цвет, а лицо ее, неизменно серьезное, без малейшего следа чего-нибудь напускного, полно истинного мужества и безграничного самоотвержения. Взгляд ее ясен и спокоен; в нем нет и тени рисовки…»

* * *

Вскоре пришло новое известие: от Стефановича. Он сообщал, что, несмотря на казни и аресты, организация продолжает жить. Правительство явно в растерянности. Коронацию нового царя откладывают с недели на неделю. Видимо, царь просто боится устраивать торжества.

Однако Сергей не слишком поддался оптимизму Дмитра (так в подполье звали Стефановича), тот всегда все преувеличивал.

Тем временем за перевод «Спартака» неожиданно прислали из России деньги. Да, там действительно были люди, которые не робели и рисковали помогать тем, кто открыто боролся с правительством.

Денег хватило, чтобы расплатиться с долгами и даже отложить на дорогу. Сергей решил не ждать денег и паспорта, которые должны были прислать друзья из России.

Они почему-то продолжали медлить — надо было действовать самому.

Итак, деньги теперь были, оставался паспорт. У Сергея быстро возник план: воспользоваться паспортом товарища.

Сергей отправился на другой конец Женевы, где жил его приятель Георгий Плеханов. Надо было внушить ему, что ждать бумаг из Петербурга больше никак нельзя.

Плеханова он не видел давно; тот почему-то не появлялся последнее время даже у тетушки Грессо. «Пишет, наверное», — думал Сергей. Плеханов работал едва ли не больше всех эмигрантов, буквально дни и ночи.

Черная лестница, по которой он поднимался к Плеханову, была бесконечна и крута.

Сергей передохнул и постучал в знакомую дверь.

— Войдите, — ответили ему по-французски.

Он узнал голос Георгия, и уже в этот, первый момент, как только услышал его из-за двери, удивился его слабости. Обычно Георгий отвечал гораздо громче.

Сергей толкнул дверь и увидел, что Георгий не сидит, как всегда, за столом, а лежит на кушетке.

— Вы больны? — с тревогой спросил он.

— Пустяки, — махнул рукой Георгий.

Он весь был обложен книгами, даже на полу возле кушетки валялись книги.

Сергей потрогал его лоб:

— У вас жар, надо послать за доктором.

— Пошлите, — саркастически улыбнулся Георгий, — если вы такой богач.

— Протопить надо, — не обращая внимания на его усмешку, заявил Сергей.

— И послать за обедом в отель Палас.

— Шутите, шутите, — проворчал с неудовольствием Сергей, — вы лучше посмотрите на себя в зеркало.

— Смотрел, — что-то уж очень живо откликнулся Георгий, — похож на издыхающего д’Артаньяна. Вы это хотели сказать?

— Как вам не стыдно, — корил его Сергей, — почему вы никого не известили, что больны?

— А зачем? — сердито возразил Георгий. — И без меня у всех своих забот хватает.

— Когда вы ели? — сурово спросил Сергей.

— Ел… вчера.

— Я скажу хозяйке…

— Не надо, — быстро остановил его Георгий, — это бесполезно.

— Понятно. Сколько вы ей задолжали?

— Кошмарная сумма, — попытался улыбнуться Георгий.

— А все же?

— Шестьдесят пять франков.

— Ну, столько-то мы найдем, — веселее сказал Сергей, — и на доктора еще хватит. Не смейте возражать. Я старше вас, — почти прикрикнул он на Георгия, почему-то пустив в ход аргумент, который сам всегда считал дурацким.

* * *

Для Сергея и Фанни не могло быть двух мнений: все свои деньги они отдали Плеханову. То есть Георгий сам бы ни за что не взял, просто Сергей сделал так, чтобы он не знал никаких забот, хотя бы на время болезни.

Нужда в паспорте поэтому ненадолго отпала.

А из Петербурга по-прежнему не было никаких вестей.

— Вы знаете, — сказала ему однажды Вера Засулич, — что во все пограничные города посланы ваши приметы?

— Не знаю, — нахмурился Сергей. — Это верно?

— Сведения прямо из третьего отделения.

А через день его поманила в комнату за стенкой тетушка Грессо.

— Я вас всегда любила, — начала она, взяв его за руку и заглядывая в глаза, — и вас, и вашу милую супругу. Я хочу, чтобы вы оба жили долго-долго и всегда были счастливы.

— В чем дело? — Сергею не понравилось это вступление.

— Я живу в Женеве девять лет и многих знаю. Вы не удивляйтесь. В правительстве тоже бывают неплохие люди. Мне сказали… Вам лучше уехать.

— Почему?

— Один мой знакомый случайно видел документ у президента кантона… Вас хотят арестовать.

В это Сергей мог поверить без труда. Последний месяц слежка за ним стала назойливей (кроме типа в кожаном кепи, появились и другие).

— За Фаничку вы не беспокойтесь, — тетушка Грессо помаргивала белесыми, как солома, ресницами, — ее не тронут. Вы, наверное, им здорово насолили, господин Обер?

— Да нет, меньше, чем мог бы. Гораздо меньше.

* * *

— Я тебя одного не отпущу, — сказала Фанни.