Острие скальпеля. Истории, раскрывающие сердце и разум кардиохирурга

Всего через несколько недель после завершения моей хирургической карьеры я был приглашен выступить на актовом дне[2] в одной из местных школ. Директор порекомендовала мне отнестись к подросткам как к взрослым и рассказать им, какие качества позволили мне стать кардиохирургом. У меня был готовый ответ. «Занятия медициной, – сказал я школьникам, – требуют безграничной трудовой этики и огромной решимости. Необходима не только большая ловкость рук, но и полная уверенность в желании стать хирургом. Рисковать жизнью пациента во время каждой операции – значит делать шаг из своей зоны комфорта. Для этого нужна смелость потерпеть неудачу».

Последнее предложение придумал не я. Оно часто использовалось при описании работы пионеров кардиохирургии, которые трудились в то время, когда больше пациентов умирало, чем выживало. Однако дети об этом не знали. Я решил не сообщать им, что пол, социальный класс, цвет кожи и вероисповедание не играют никакой роли, потому что сам в это не верил. Я тоже не являлся обладателем всех характеристик, о которых говорил. Я был скорее художником. Кончики моих пальцев были связаны с мозгом.

Во время операции мы рискуем жизнью пациента, для этого нужна смелость потерпеть неудачу.

После аплодисментов я начал небрежно отвечать на вопросы о своих достижениях в Оксфорде. Один знаток биологии с большим знанием дела спросил, как можно оперировать орган, который качает пять литров крови в минуту, и умирает ли мозг, если сердце останавливается. Другой хотел узнать, как добраться до сердца, если оно окружено ребрами, грудиной и позвоночником. Затем учитель рисования поинтересовался, почему младенцы иногда рождаются синими, будто кто-то красит их в такой цвет.

В конце вопрос—ответ сессии маленькая девочка в очках и с косичками подняла руку. Стоя, как мак среди кукурузы, она спросила: «Сэр, сколько ваших пациентов умерло?»

Она задала вопрос так громко, что я просто не мог сделать вид, будто не расслышал его. Несколько родителей попыталось спрятаться за ограждениями, а покрасневшая директриса заметила, что почетному гостю уже пора идти. Однако я не мог проигнорировать эту любознательную девочку на глазах у ее друзей. Я задумался на мгновение, а затем признался: «Я действительно не знаю ответа на этот вопрос. Я убил больше человек, чем среднестатистический солдат, но меньше, чем пилот бомбардировщика». «Во всяком случае, меньше, чем пилот, сбросивший бомбу на Хиросиму», – подумал я про себя с усмешкой.

С молниеносной скоростью Мисс Любопытство задала еще пару вопросов: «Вы их всех помните? Вам грустно думать о них?»

Я опять задумался. Мог ли я признаться перед залом, полным родителей, учителей и школьников, что я не знаю точное число убитых мной пациентов и, конечно, не помню их имен? В итоге я ответил лишь: «Да, каждая смерть меня огорчала». Я ждал, что в меня ударит еще одна молния, но, к счастью, на этом наш короткий диалог прервался.

Только выйдя из навязанного мне образа серийного убийцы, я начал вспоминать пациентов как людей, а не просто как статистику смертности и причину многочисленных походов на вскрытия и в коронерский суд. Были смерти, которые преследовали меня: в основном молодые люди, умершие от сердечной недостаточности. Они не состояли в списках кандидатов на трансплантацию, но их можно было спасти с помощью новых устройств для поддержания кровообращения, за которые Национальная служба здравоохранения отказалась платить.

В 1970-х годах один из пяти пациентов моего начальника умирал после операции. Как самонадеянный ученик я приветствовал пациентов, записывал историю болезни, а затем выслушивал их страхи и ожидания от предстоящей операции. У большинства из них присутствовали тяжелые симптомы, но им приходилось ждать несколько месяцев, прежде чем оказаться в знаменитой больнице Лондона. Мне не требовалось много времени, чтобы определить, кто не выживет: обычно это были пациенты с ревматическим поражением клапанов сердца, которые передвигались в инвалидных креслах и практически не могли говорить из-за одышки. Одышка всегда особенно страшна: часто больные сравнивают ее с утоплением или удушением. Такие пациенты умирали не из-за плохой работы хирурга. Они не переносили подключения к аппарату искусственного кровообращения или погибали из-за слабой защиты сердечной мышцы во время операции. Мы все знали: чем медленнее работает хирург, тем выше вероятность смерти пациента. Мы даже делали ставки: «Если X переносит замену клапана, у него появляется шанс. Но ему грозит смерть от Y».

«Я убил больше человек, чем среднестатистический солдат, но меньше, чем пилот бомбардировщика».