Острие скальпеля. Истории, раскрывающие сердце и разум кардиохирурга

Раньше Национальная служба здравоохранения так и работала. Лечение было бесплатным, поэтому ни врачи, ни пациенты не обсуждали то, что им предлагали. Жизнь или смерть зависели от того, как ляжет карта. Тем не менее смертельный исход всегда оборачивался катастрофой. Более опытные хирурги обычно защищали себя от страданий, посылая на разговор с семьей младших коллег.

Мне редко приходилось говорить. Родственники пациента сразу догадывались о случившемся по моей медленной походке, ссутуленным плечам и опущенной голове. Они считывали мое выражение лица, сообщавшее о плохих новостях. Они задерживали дыхание, а после шока от моих слов «извините» и «не перенес» у них случался эмоциональный срыв. За срывом часто следовали облегчение и достойное смирение, но иногда срыв сменялся полным отрицанием или откровенной истерикой. Случалось, от меня требовали вернуться в операционную и воскресить тело, сделать массаж сердца или подключить умершего к аппарату искусственного кровообращения. Подобные новости были особенно тяжелы для родителей маленьких пациентов – детей, у которых только начала проявляться их невинная личность. Новорожденные только плакали и испражнялись, но дети чуть старше уже были на пути к тому, чтобы стать настоящими людьми. Они входили, одной рукой держа за руку маму, а другой сжимая плюшевых медведей, которых слишком часто уносили вместе с ними в морг. Тем не менее в ту минуту, когда я поворачивался и уходил от скорбящих родственников, моя печаль отступала. В результате, когда я начал терять собственных пациентов, то быстро к этому привык.

Одышка особенно опасна для пациентов кардиохирурга: из-за нее очень часто они не восстанавливались после операции.

Только однажды смерть пациента действительно меня поразила, и мрачные обстоятельства, при которых она наступила, стали для меня кровавым напоминанием о том, что я тоже не являюсь непобедимым. Это была третья операция на митральном клапане пациента среднего возраста. Рентген грудной клетки показал сердце огромного размера и очень высокое давление в правом желудочке, расположенном прямо под грудиной. Я всегда принимал меры предосторожности при повторном вскрытии грудной клетки после предыдущих операций и запросил компьютерную томографию, чтобы увидеть расстояние между костью и сердцем. Мне сделали замечание, что я повышаю стоимость операции: только комитеты могли дать разрешение на дополнительные расходы. Встревоженная жена пациента находилась рядом с ним в анестезиологическом кабинете, и я убедил ее не беспокоиться. Я заверил, что являюсь опытным хирургом и позабочусь о ее муже.

«Именно поэтому мы к вам и обратились», – сказала она. Ее голос дрожал от волнения. Она поцеловала мужа в лоб и выскользнула из кабинета.

Я провел скальпелем вдоль старого шрама и с помощью электрокаутера[3] прижег наружную поверхность грудины. Кусачками я разрезал стальную проволоку, оставшуюся после второй операции, а затем вырвал ее парой тяжелых щипцов. Это напоминало вырывание зубов: если зубы в процессе ломаются, ситуация усложняется. Осциллирующая пила визжала, будто желая сказать, что она не предназначена для резки стали. Затем настал сложный этап: мне нужно было распилить всю толщину кости с помощью мощной пилы, разработанной таким образом, чтобы не повредить лежащие внизу мягкие ткани. Я сотни раз сталкивался с повторным вскрытием грудины, и все всегда проходило благополучно, однако в этот раз я услышал громкий «вжик». Темно-синяя кровь заструилась через прорезь в кости, потекла по моему халату, обрызгала мою обувь и побежала по полу.

Родственники умершего пациента иногда требовали вернуться в операционную и воскресить тело, сделать массаж сердца или подключить к аппарату искусственного кровообращения.