Остроумие мира

– Милостивые государи и государыни! Дирекция театра с великим сожалением извещает вас, что наша талантливая примадонна по случаю простуды не может принять участие в сегодняшнем представлении.

При этих словах Фридрих подозвал адъютанта, отдал ему потихоньку какой-то приказ, а затем, когда тот, откланявшись, немедленно вышел, король подал знак музыкантам, чтобы они спокойно оставались на своих местах и ждали. Публика тоже ждала, ничего не понимая. Прошло, однако, не более четверти часа, как занавес вновь взвился, и тот же режиссер, но уже с довольной физиономией, возгласил:

А. фон Менцель. Фридрих II в Лиссе

– Милостивые государи и государыни! С радостью возвещаю вам, что наша талантливая примадонна внезапно почувствовала полное облегчение и сейчас будет иметь удовольствие предстать перед вами!

И в самом деле, певица вышла на сцену, и хотя все заметили, что она бледна, но пела она в этот вечер превосходно и привела всех в восторг.

Как совершилось это волшебство? Очень просто. Ленивая служительница муз спокойно сидела у себя дома около камина, совсем здоровая, как вдруг перед ней предстал адъютант, командированный королем, да не один, а в сопровождении четырех здоровеннейших гренадеров.

– Милостивая государыня, – возгласил он, – король, мой повелитель, поручил мне справиться о вашем здоровье.

– Я простудилась, – пролепетала певица.

– Королю это известно, и он приказал мне препроводить вас в военный госпиталь, где вас живо вылечат. Актриса побледнела.

– Что это за странная шутка! – пробормотала она.

– Сударыня, – отвечал ей адъютант, – я явился сюда к вам вовсе не затем, чтобы шутить с вами, а затем, чтобы исполнить повеление короля.

И вот, по знаку, данному офицером, четверо богатырей гренадеров подошли к певице, схватили ее, как перышко, на свои могучие руки, бережно вынесли, посадили в карету. Сами они сели на коней, и экипаж, ими конвоируемый, помчался к лазарету.

Не прошло и пяти минут, как певица объявила адъютанту, что начинает чувствовать себя лучше. Тот ее вежливо поздравил с облегчением, но тут же добавил, что король желает ее полного выздоровления, и притом немедленного, так, чтобы она в тот же вечер могла петь.

– Я попытаюсь, – проговорила злополучная пациентка.

– В театр! – скомандовал офицер.

Карета живо примчалась к опере. Певица наскоро оделась, но перед выходом на сцену сказала своему неожиданному исцелителю:

– Милостивый государь, король требует, чтоб я пела, и я буду петь, но как я буду петь, уж пусть его величество не взыщет!

– Вы будете петь как подобает великой певице.

– Я буду петь как подобает простуженной!

– Никак нет-с!

– Как нет?

– За каждой кулисой у меня будет стоять гренадер, и прошу вас помнить, что при малейшем неудачном звуке солдаты схватят вас, и мы увезем вас в госпиталь!

Однажды кучер Фридриха Великого опрокинул экипаж и вывалил короля на мостовую. Тот пришел в ярость, но кучер спокойно сказал ему:

– Ну, чего ж так гневаться? В кои веки оплошал – эка беда! Разве вам самим не случалось проигрывать сражения?

Анри Брюс, будущий герой войны 1812 года, надевая перед боем военные доспехи, весь дрожал и на насмешливые замечания товарищей отвечал:

– Что же тут удивительного, если мое тело дрожит заранее, предчувствуя, каким опасностям его подвергнет моя безграничная отвага!

– Вот видишь, как нехорошо пьянствовать, – убеждали Анри Брюса. – Вот ты теперь нализался, идешь и спотыкаешься на каждом шагу.

– Вздор вы говорите, – отвечал Брюс. – Я вовсе не в том провинился, что выпил. Это ничего. А вот что выпивши не следует ходить, потому что спотыкаешься, это действительно так.

Анри Брюс брился в парикмахерской. Когда брадобрей приступал к делу, приготовлял мыло, правил бритву и т. д., Брюс заметил, что неподалеку от его стула уселась собака, уставилась на него, видимо насторожившись, не спускала с него глаз и при этом поминутно облизывалась. Брюс заинтересовался этим псом и спросил хозяина:

– Что это за собака и почему она так на меня уставилась?

– А, она уже тут, – улыбаясь, отвечал парикмахер. – Привыкла – ждет своей добычи.

– Какой добычи?..

– А, знаете, иной раз по неосторожности, случается, отхватишь бритвой или ножницами что-нибудь – ну, например, хоть кончик уха, разумеется, бросишь на пол. Она и подхватывает.

Анри Брюс, крепко загулявший, в одну прекрасную ночь явился в парижский морг и начал изо всех сил стучать. Сторожа морга окликнули его: кто там и что надо?

– Это я, – отвечал Брюс. – Я пришел посмотреть, нет ли меня в морге. Я уж восьмой день не являюсь домой и начинаю беспокоится, куда я девался.

– Здорово, приятель! – с радостью вскричал какой-то господин, встретив на улице Анри Брюса.

– А я как раз шел к тебе.

– Зачем?

– Мне, брат, до зарезу надо двадцать франков. Одолжи, сделай милость. – С удовольствием бы дал, да у меня у самого всего пятнадцать…

– Ничего, давай пятнадцать пока; пять франков останутся за тобой.