Остроумный Основьяненко

Все по-прежнему. И вновь вспоминается Гоголь: «Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. – Скучно на этом свете, господа!»[105]

Глава третья «Пан Халявский»

Мысль о создании романа «Пан Халявский» была подсказана его автору Жуковским. 26 апреля 1839 г. Квитка писал Плетневу: «В. А. Жуковский, говоря со мною о „Дворянских выборах“, советовал еще продолжать в том же тоне и с тою целью. Когда же я изъяснил трудность составить из всей этой кутерьмы правильную драму, то он мне советовал поместить и развить все это в романе, украсив и наполнив сценами из губернских обществ»[106]. Зерно упало на благодатную почву. Как сообщается в том же письме, Квитка и сам вынашивал замыслы подобного рода. «…У меня было в мысли описать малороссийскую жизнь, и воспитание, и обряды, и проч., и проч. Старинное, чего уже теперь и следов нет. Я им объявил, что будет „Халявский“. Они ухватились обеими руками, просили выслать и предложили о вознаграждении, что мне получить. <…> Я выслал им начало „Халявского“. И сам не знаю, поместят ли еще его и кстати ли он будет в журнале, но дело сделано»[107]. В письме от 13 мая 1839 г. он еще раз повторил, что «„Пан Халявский“ начат по поручению Василия Андреевича, переданного мне чрез здешнего чиновника графа Панина, чтоб описать старинный быт малороссиян, род жизни, воспитание, занятия и все, до последнего»[108].

В том же письме Квитка сообщал Плетневу: «В „Отечественных записках“ явится скоро „Пан Халявский“. Это начало и отдано еще до поступления моего в покровительство Ваше»[109]. Он говорит об этом в несколько извиняющемся тоне, потому что между «Отечественными записками» и «Современником» имела место определенная конкуренция за возможность публиковать Квитку. Краевский писал ему: «Ваши „Пан Халявский“ и „Головатый“ остаются навсегда памятниками русской литературы, не забудут их и читатели»[110]. Но Плетнев, уже напечатавший к тому времени автоперевод «Маруси», явно был ближе Квитке, который именно с ним обсуждал планы дальнейшей работы над романом.

К 9 марта 1840 г. роман был закончен, и в письме, датированном этим числом, он находится в центре внимания. «При сем является „Пан Халявский“ в 2-х частях в полное распоряжение Ваше, почтеннейший друг наш Петр Александрович! Что Вы об нем скажете и каковым его найдете, мне очень интересно. Я же должен Вам объяснить, что (оставляя в стороне 1-ю часть, которая была напечатана в две части в „Отечественных записках“) вся вторая часть напечатана из доходивших до меня рассказов чудаков»[111].

Не будем принимать всерьез использованное Квиткой слово «чудаки». Как явствует из последующего, Квитка многократно и неустанно подтверждает именно достоверность написанного в романе, опору его содержания на факты действительности: «Первое влюбление – и за нами, грешными, было. Надгробная речь ходит по рукам как подлинное сочинение одного здесь известного протопопа. Насильное взятие в службу панычей и уход их оттуда хотя бы и без чина – это все здешние события, еще вспоминаемые стариками. Поездка в Петербург, угощение – и именно в Туле, пребывание в столице, понятие о городе, театре и все проделки, там сделанные, – все это с жаром рассказывает здешний чудак как все с ним случившееся. Раздел с братьями так бывает обыкновенно, я сам разбирал библиотеку, где всё третьи и шестые томы были, и владелец их как непререкаемый факт представлял мне, что иначе нельзя было получить: я-де был третий брат. Разломание лестниц случилось точно – и все былое. Заключение и папаша, и мамаша – это от избытка досады…»[112] «Иными словами, все, что вы прочтете, почтеннейший Петр Александрович, – чистая правда». Но и это Квитке кажется недостаточным: он советуется с Плетневым, не нужно ли дополнительных сведений на этот счет: «каких примечаний насчет некоторых приключений».

Упоминания о «Халявском» встречаются в последующих письмах неоднократно, но они не очень значимы и подтверждают главным образом тот факт, что писатель помнил о нем постоянно. Можно напомнить фразу из письма от 26 октября 1840 г., содержащую просьбу не подвергать роман взыскательной критике: «Попадется на зубки Ваши – пощадите его, сердечушку!»[113]

Роман начинается словами: «Тьфу ты, пропасть, как я посмотрю! – Не наудивляешься, право, как свет изменяется!.. Да во всем, и в просвещении, и в обхождении, и во вкусе, и в политике, так что не успеешь приглядеться к чему-нибудь, смотри – уже опять новое». Первая фраза с небольшим изменением повторяется и в самом конце, так что эта мысль словно окаймляет роман, приобретая в нем некую стержневую роль.