– Дитя мое, дитя мое, прости нас за то, что мы сделали с тобой!
– Она жива! – истерически закричала Мэри. – Она не умерла, она только заснула, а мы сожгли ее заживо!
Только Идис молчала, отступив от жаркого пламени адского в темноту, безмолвная фигура, для которой это был последний час детства. Она смотрела на происходящее с бесстрастным лицом, она не показывала ни горя, ни ужаса. Ее небольшое тело оставалось прямым, потому что она отрицала покорность и презирала остальных. Она одна понимала и ждала.
Наступило утро, снова полил дождь, зашипев на раскаленных угольях; он начал тушить остатки погребального костра. Куча пепла разлетелась по ветру и стала частью природы.
Идис смотрела на остальных, они начали шевелиться; Зок украдкой посматривал сквозь пальцы, Мэри отряхивалась, словно собака, только что переплывшая реку. А ее мать была карикатурой на когда-то гордую леди Альвер – она с трудом поднималась на ноги. Тело ее ослабло, но душа еще была сильна и непокорна. Она отбросила назад голову и широко раскинула руки.
– Слушайте меня, – прокаркала Мари, обратившись к серым небесам, – ибо это остров смерти, и да будут все те, кто ходит по этой земле, прокляты, как прокляты мы. Никто не покинет этого места, и пусть же они страдают от мук, как мы, обреченные на вечные страдания!
Над их головами прогрохотал гром, и темное небо на мгновение разорвал огненный зигзаг молнии. Это был отсвет темных сил, а потом облака вновь поплыли.
И даже Идис бросилась на землю и спрятала лицо, дрожа вместе с остальными.
Зок опять отправился на охоту – бесполезная затея, потому что он ничего не добудет. Всего лишь предлог, чтобы побыть одному, они это знали, но были рады избавиться от него.
Огонь тлел в камине. Стало невозможно как следует высушивать куски дерева на топливо, чтобы получить согревающее пламя. Мари закашлялась, и когда она повернулась к дочерям, они впервые увидели в ее глазах поражение. Их мать больше не в силах была скрыть свое чувство безысходности.
– Я была не права, – прошептала она. – Я предала Элизабет огню, но он не очистил, не разрушил – ибо это был огонь ада! Он прибрал ее точно так же, как Сатана прибрал Маргарет. Скоро они возьмут всех нас.
– Мы умираем, потому что нам нечего есть! – возразила Идис, и в голосе девушки прозвучала жестокость, заставившая других отпрянуть. – Другой причины нет. Мы не воспользовались пищей, которая поддержала бы в нас жизнь.
– О чем ты говоришь, дитя? – Мари уже догадалась и пожалела, что задала этот вопрос Идис.
– Элизабет была мертва. Ей ее тело было ни к чему, и все же ты настояла на сожжении, уничтожении его огнем, – упрекнула она мать, презрительно скривив губы. – Но что сделано, то сделано, прах ее приняла природа, – она вздохнула.
– Нет, – прошептала Мари. – Мы же не могли...
– Мы могли, и мы были должны, – Идис сжала губы, ее глаза злобно сузились. – Мы должны были съесть человеческое мясо, которое мы поджарили, а не сжигать его зря!
Мари задохнулась от ужаса; Мэри прикрыла рот ладонью. Широко раскрытыми глазами они смотрели на Идис, друг на друга, затем погрузились в скорбное молчание.
Прошло много времени, прежде чем Мари снова заговорила, не в силах встретиться с пытливым, проницательным взглядом своей младшей дочери.
– Ты права, Идис. Мы просто отдали Элизабет им, ибо древние боги – это темные силы. Мы обрекли ее на адов огонь, сожгли ее плоть, которая могла бы дать нам силы жить дальше. Она бы сама хотела, чтобы мы съели ее тело, я в этом уверена, точно так же, как я отдам вам все оставшееся мясо, когда умру. Этого недолго ждать.
Они посмотрели друг на друга голодными глазами, каждая мысленно бросая жребий, каждая молясь, чтобы она пережила остальных. Трусость соперничала с голодом, их желудки напряглись, сведенные судорогой.
– Это необязательно должен быть кто-то и нас, – Идис пошевелила в огне палкой, и слабое пламя стало лизать мокрое дерево.
– Что... что ты хочешь сказать, Идис? – голос Мари был еле слышен. И вновь они не хотели, чтобы их подозрения подтвердились – но одной из них пришлось облечь эту ужасную мысль в слова.
– Зок, конечно же! – ее смех заставил мать и сестру вздрогнуть от отвращения.
– Нет!
– Да! – Идис поднялась, и в этот момент Мари смирилась, что она утратила материнскую власть над своими оставшимися в живых дочерьми. Они обе будут слушаться этого ребенка, девочку, повзрослевшую за ночь.
– Это должен быть Зок, если мы хотим жить. Он старый и костлявый, но его мясо даст нам жизнь и силу.
Они вновь погрузились в молчание и сидели, глядя на дверь, думая, скоро ли возвратится старый лодочник.
22
– Она умрет, да, Фрэнк? – спросила Саманта, желая, чтобы он подтвердил ее наихудшие опасения.
Почти рассвело. Ночь ускользала так же быстро, как и тающая жизнь Джанет. Они все по очереди смачивали лоб больной девушки холодной водой и поддерживали огонь в печи. Все, кроме Эллен. Девочка все еще спала.