Остров

― Судьба СССР не опровергла, а, к сожалению, в очередной раз подтвердила правоту истмата. Тот способ производства общественных благ, который был создан усилиями нескольких поколений наших предшественников, значительно опередил своё время. Однако история ― судья строгий, принципиальный и беспощадный.

Акимыч замолк на добрую минуту.

— Беспощадный… — Задумчиво повторил он ещё раз, потом встрепенулся и продолжил. — История не прощает пренебрежения объективными законами её развития и за необоснованное забегание вперёд наказывает не менее жестоко, чем за отставание. В этом заключается закономерность гибели той страны, в которой мы с Вами родились.

― Звучит достаточно общо.

― Фундаментальная причина и должна формулироваться в общем виде. А на практике она реализуется в бесконечном множестве конкретных явлений, процессов и поступков людей… Как Вам мои щи?

Последний вопрос Акимыч задал с явным желанием перейти от проблем философских к житейским.

Теперь мне стало понятно, почему жители посёлка с таким уважением относятся к своему главе. Неказистый Акимыч в брюках с заплатками, в очках со сломанной дужкой, перевязанной изолентой, умеет докапываться до сути вопросов не хуже интеллектуала и профессионального историка Ильи Сергеевича.

Ну что же, если хозяин дома так хочет, можно сменить тему.

― А кто это на снимке? ― Показал я на старинную, пожелтевшую, явно дореволюционную фотографию, которая заинтересовала меня больше всего. На ней была изображена молодая семейная пара. Коренастый и очень крепкий на вид мужчина сидел на плетёном стуле, а женщина в платье до пят стояла рядом, положив руку ему на плечо. Сапоги и фуражка с большой кокардой делала мужчину похожим на военного ― в общем, вылитый солист группы «Любэ», только с усами.

― Дед, ― не очень охотно ответил Акимыч.

Почувствовав интригу, я выдержал небольшую паузу и продолжил расспросы:

― Вы его помните?

― Нет, он погиб, когда моему отцу было только три года.

― Погиб?

Акимыч понял, что после непроизвольно вырвавшегося слова ему уже не отвертеться от ответа.

― Его расстреляли в гражданскую войну. Прямо с поля, от плуга забрали, увезли в город, судили и расстреляли.

— Он был кулаком?

— Да нет, обычным середняком.

― Выходит, ни за что расстреляли?

Акимыч хмыкнул и с сомнением покачал головой.

― Ни за что даже тогда не расстреливали. Он был активным участником антоновского мятежа. Другое дело, что дед, скорее всего, не был идейным врагом Советской власти, просто, как и большинство крестьян, выступал против продразвёрстки. Останься он жив, строил бы вместе со всеми социализм и ходил на первомайские демонстрации. Но в стране шла жестокая борьба, борьба не на жизнь, а на смерть, и многие попали под безжалостную косу гражданской войны, стали жертвами сурового времени.

— У вашей семьи счёт к Советской власти?

Уже задав этот вопрос, я сообразил, что с учётом признания бабки Лукошко все вакансии антикоммунистов на Безымянном оказались занятыми. Тем с большим интересом я ожидал ответа Акимыча. А он с ответом не спешил.

— Да как сказать… Деда, конечно, жалко, не повезло ему. Но Вы знаете, какое имя дал мне отец?

— Акимыч?

— Нет, — улыбнулся Акимыч, — Виленин.

Я еле удержал свою челюсть, готовую отвалиться до груди от удивления.

— В честь Ленина?!

— Да.

— Тогда почему же все зовут Вас исключительно по отчеству? Вы стесняетесь своего имени?

— Нет, нисколько. Просто слишком большая ответственность быть Виленином. С Акимыча спрос меньше.

Вот те раз! Сын репрессированного крестьянина назвал своего сына в честь коммунистического вождя.

― Неужели Ваш отец не затаил обиды на Советскую власть?

― «Обида» ― не то слово. ― Акимыч отвечал медленно, обдумывая каждую фразу. ― У отца были ещё три сестры, и после смерти деда бабушка осталась одна с четырьмя детьми на руках. Вот она-то действительно не простила власти содеянного ею, судя по тому, что до последнего не хотела вступать в колхоз… Что касается отца, то сиротство наложило отпечаток на всю его жизнь. Из-за бедности он был вынужден рано оставить семью, и уже в двенадцать лет уехал из деревни к дяде в Ленинград и тогда же начал работать. Ему было не до учёбы. Потом ушёл в армию, началась война. Отец был ранен. После войны он оказался без жилья, а из-за инвалидности не мог выполнять тяжёлую физическую работу. В общем, жизнь у него была не сахар. Он так и не получил образования, хотя всю жизнь тянулся к знаниям. Но, несмотря на все напасти, которые обрушились на него и его близких после смерти деда, я никогда не слышал от него дурного слова в адрес Советской власти.

Акимыч весело посмотрел на меня, ожидая реакции.

― Как так?! Он что, был всем доволен?

― Нет, конечно. Он, как и все мы в то время, поругивал бесхозяйственность, дефицит товаров в магазинах, ограничение свободы информации. Однако отец не ставил под сомнение право коммунистов на власть, на управление страной.

― Почему?