Остров

Уилл покачал головой.

— Не хочу.

— Конечно, не хочешь, — заметила она. — Но тебе обязательно надо это сделать. Послушай, что говорит минах.

— Здесь и теперь, друзья, — продолжала увещевать птица. — Здесь и теперь, друзья.

— А ты не сможешь быть здесь и теперь, пока не избавишься от змей. Говори.

— Нет, не хочу, не хочу. — Он готов был разрыдаться.

— Так ты никогда не освободишься от них. Они будут ползать у тебя в голове. И поделом тебе, — строго добавила Мэри Сароджини.

Уилл попытался унять дрожь, но тело отказывалось повиноваться. Властвовал кто-то другой — злобный и жестокий, — подвергая Уилла унизительным мучениям.

— Вспомни, как бывало, когда ты приходил к маме с ушибом или царапиной, — убеждала девочка. — Что говорила тебе мать?

Мать брала его на руки, приговаривая:

— Бедный малыш; бедный, бедный мой малыш.

— И она так поступала? — Девочка была потрясена. — Но ведь это ужасно! Переживание загоняется вовнутрь! «Бедный малыш», — насмешливо повторила девочка. — Эти слова останутся с тобой. Вместе с несчастьем, о котором они будут напоминать.

Уиллу Фарнеби нечего было ответить. Он лежал молча, сотрясаемый неукротимой дрожью.

— Что ж, если не хочешь сам, я сделаю это за тебя. Слушай, Уилл: там была змея, большая, огромная змея, и ты едва не наступил на нее. Едва не наступил, и так испугался, что потерял равновесие и упал. Скажи теперь это сам — говори!

— Я едва не наступил на нее, — послушно прошептал Уилл, — и потом я… — Он не мог продолжать. — Упал, — выдавил он наконец почти беззвучно.

Все пережитое вернулось: тошнотворный страх, судорожное движение, падение с обрыва и жуткая мысль о том, что это конец.

— Скажи снова.

— Я едва не наступил на нее. И потом… — Уилл услышал собственный всхлип.

— Хорошо, Уилл. Плачь — плачь!

Всхлипы перешли в рыдания. Устыдившись, Уилл стиснул зубы, и рыдания прекратились.

— Не сдерживайся! — воскликнула девочка. — Пусть это из тебя выйдет, если уж так получается. Вспомни змею, Уилл. Вспомни, как ты упал.

Вновь раздались рыдания, и Уилл затрясся еще сильней, чем прежде.

— А теперь опять повтори, что случилось.

— Я видел ее глаза, видел, как она высовывает и снова втягивает язык.

— Да, ты видел ее язык. А что случилось потом?

— Потом я потерял равновесие и упал.

— Повтори это снова, Уилл.

Но он только всхлипывал.

— Повтори, — настаивала девочка.

— Я упал.

— Снова.

Слова эти раздирали ему душу, но он повторил:

— Я упал.

— Снова, Уилл. — Она была неумолима. — Снова.

— Я упал, упал, упал.

Всхлипы постепенно затихали. Говорить стало значительно легче, и воспоминания были уже не столь мучительны.

— Я упал, — повторил он в сотый раз.

— Но не расшибся.

— Да, не расшибся, — согласился он.

— Тогда к чему весь этот переполох?

В голосе ее не было ни злорадства, ни насмешки, ни тени презрения. Она просто, без обиняков, спросила его, надеясь услышать такой же простой незамысловатый ответ.

Верно, к чему этот переполох? Змея его не ужалила, он не сломал себе шею. К тому же, все это случилось вчера. А сегодня вокруг огромные бабочки, птица, призывающая к вниманию, и это странное дитя, которое рассуждает, как голландский дядюшка, хотя похоже на духа-вестника из неведомой мифологии, и, живя в пяти милях от экватора, носит фамилию Макфэйл. Уилл Фарнеби громко рассмеялся.

Девочка захлопала в ладоши и тоже засмеялась. К ним присоединилась птица, которая разразилась демоническим хохотом, наполнившим поляну и эхом отражавшимся от деревьев; казалось, сама вселенная покатывалась со смеху, потешаясь над нелепой шуткой бытия.

Глава третья

— Рад вашему веселью, — послышался вдруг чей-то низкий голос.

Уилл Фарнеби обернулся: над ним, улыбаясь, склонился маленький сухощавый мужчина в европейском костюме, с черным саквояжем в руке. На вид ему было около шестидесяти. Густые седые волосы выбивались из-под широкополой соломенной шляпы, нос отличался внушительными размерами. Глаза казались невероятно голубыми на смуглом лице.

— Дедушка! — воскликнула Мэри Сароджини.

Незнакомец взглянул на девочку.

— Что вас так рассмешило? — спросил он.

Мэри Сароджини ответила не сразу, собираясь с мыслями.

— Вчера он плыл в лодке, — сказала она. — Вдруг налетел шторм, и лодка разбилась. Он стал карабкаться по скалам, а там водятся змеи. Он испугался и сорвался вниз — но, к счастью, свалился на дерево. От испуга он очень сильно дрожал. Я дала ему бананов и заставила рассказывать — опять и опять. И тогда он понял. Что ничего особенного не случилось. Стоит ли волноваться, если все уже позади. Вот он и засмеялся, и я засмеялась тоже. И минах, слушая нас, стал хохотать.

— Замечательно, — с одобрением заметил дедушка. — А теперь, — обратился он к Уиллу Фарнеби, — после того как оказана первая психологическая помощь, поглядим, что приключилось с бедным братом Ослом. Между прочим, меня зовут доктор Роберт Макфэйл. А вас?

— Его зовут Уилл, — вмешалась девочка, прежде чем молодой человек успел ответить, — и фамилия его: Фар — что-то там такое.