Остров

– И если бы все это не было настолько отталкивающим, кому-то показалось бы даже забавным. Истинный шедевр иронии судьбы! Жила-была душа, излучавшая доброту, любовь и стоическую добродетель в своей благотворительности. А потом, по никому не известным причинам, все пошло наперекосяк. Вместо того чтобы презрительно отвергнуть его, какая-то частичка ее тела начала подчиняться второму закону термодинамики. А как только надломилось тело, и душа начала утрачивать свою добродетель, перестала походить на саму себя. Весь героизм и стоицизм, любовь и доброта словно испарились. В последний месяц жизни она не была уже тетушкой Мэри, которую я так любил, которой так восхищался. Она превратилась в совершенно другого человека, в кого-то (а здесь и заключается самая утонченная ирония), очень напоминавшего самых вздорных и слабовольных из тех стариков, с которыми она прежде так дружила и старалась во всем стать прочной опорой. Судьбе непременно понадобилось унизить ее деградацией души, а не только тела, а когда деградация стала окончательной, она медленно и в мучительной боли умерла в полном одиночестве. Да, в одиночестве, – особо постарался подчеркнуть он, – потому что никто не в силах помочь, никто не может даже присутствовать. Пусть даже люди стоят вокруг, когда ты страдаешь и умираешь, – они стоят уже в другом мире. А в своем мире ты остаешься предоставленной только себе самой. Одна в мучениях и агонии смерти, как ты бываешь совершенно один в любви и в даже, казалось бы, абсолютно взаимных плотских утехах.

Запахи Бабз и Тигра, а потом, когда рак добрался до ее печени и от нее стал исходить запах отравленной крови, к этому добавилась еще и зловонная эссенция умиравшей тети Мэри. И окруженным этими запахами, до тошноты, до рвоты надышавшимся ими оказался совершенно изолированный мальчик, подросток, мужчина, бесконечно и вечно одинокий.

– К этому остается добавить только финальной нотой, – продолжал он, – что ей было всего сорок два года. Она не хотела умирать. Она отказывалась принимать то, как жизнь с ней поступила. Главному Ужасу пришлось силой утащить ее за собой. Я там был. Я видел, как это произошло.

– И потому вы стали человеком, который не принимает «да» за ответ?

– А как вообще кто-то может считать «да» ответом? – вскинулся он. – В «да» всегда есть элемент притворства, навязанное извне позитивное мышление. А в фактах, в реальных и достоверных фактах всегда содержится твердое «нет». Дух? Нет! Любовь? Нет! Здравый смысл, разум, успех? Нет!

Тигр, такой переполненный жизненной энергией, радостью – воплощение Бога на земле для маленького мальчика. А скоро Главный Ужас превращает Тигра в кучу мусора, приходится платить ветеринару, чтобы приехал и увез его. А после Тигра тетушка Мэри. Изуродованная пытками боли, измазанная в моральной грязи, деградировавшая и, наконец, как Тигр, обратившаяся в кучу мусора. Вот только убирать этот мусор явился похоронных дел мастер. И еще был нанят священник, чьей задачей стало заставить всех поверить, что в неком сублимированном, пиквикианском смысле дела обстояли вполне нормально. А двадцать лет спустя другому священнику пришлось повторить ту же бессмыслицу над гробом Молли. «По рассуждению человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе, какая мне польза, если мертвые не воскресают? Станем есть и пить, ибо завтра умрем!»[74]

Уилл вновь издал свой смех, так похожий на смех гиен.

– Какая безукоризненная логика, какая чувствительность, сколько в этом смысла и этической утонченности!

– Но вы же мужчина, который не принимает согласия. Так с чего бы вам возражать?

– А я и не имею права возражать, – согласился он. – Но эстет остается эстетом. Ему хочется, чтобы сказали «нет», но изящно, стильно. «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!»

И он скорчил гримасу глубочайшего отвращения.

– И тем не менее, – сказала Сузила, – в известном смысле это отличный совет. Еда, питье, смерть – три основных проявления универсальной и обезличенной жизни. Животные существуют точно так же универсально и обезличенно, хотя, конечно же, не понимают, почему так происходит. Обычные люди понимают природу вещей, но не живут в соответствии с ней, а стоит им всерьез задуматься над этим, то даже отказываются принимать такие идеи. Личность просвещенная все понимает, живет соответственно и полностью соглашается с этой доктриной. Она ест, пьет и в положенное ей время умирает, но вот только она ест по-другому, пьет по-другому, умирает по-другому.

– А потом воскресает из мертвых? – спросил Уилл саркастически.

– Это один из тех вопросов, который Будда неизменно отказывался даже обсуждать. Вера в вечную жизнь еще никому не позволила жить вечно. Как, разумеется, и неверие в нее. Поэтому прекратите бессмысленно искать доводы «про» и «контра» (тоже, между прочим, совет Будды), а займитесь делом.

– Каким делом?

– Делом каждого – просвещением и самопознанием. Здесь и сейчас это означает предварительную подготовку к практической йоге всех видов для повышения восприимчивости.