Остров

– Почти сорок лет назад, – сказал доктор Роберт, – когда я учился в Лондоне, то начал по выходным дням посещать тюрьмы и читать исторические книги, как только выдавался свободный вечер. История и тюрьмы, – повторил он. – Я обнаружил между ними тесную взаимосвязь. Записи о преступлениях, глупостях и неудачах человечества (это ведь определение Гиббона, не так ли) и места, где за свои неудачные преступления и глупости люди расплачиваются. Читая книги и беседуя с заключенными, я понял, что у меня возникают конкретные вопросы. Какого рода люди становятся опасными правонарушителями – великими преступниками, вошедшими в исторические хроники, и мелкими обитателями камер Пентонвилля и Уормвуд Скраббз?[53] Каких именно людей толкает на это жажда власти, страсть к жестокости и стремление к подавлению воли других? А ведь есть еще особо безжалостные мужчины и женщины, которые знают, чего хотят, и не останавливаются даже перед убийствами, чтобы заполучить это. И вообще уже монстры, которые уродуют и убивают без всякой корысти, а просто так, потому что уродовать и убивать людей для них забава. Кто они все такие? Я обсуждал этот вопрос с экспертами – врачами, психологами, обществоведами, преподавателями. Мантегацца и Гальтон тогда уже вышли из моды, и большинство экспертов уверяли меня, что единственно верные ответы на подобные вопросы следует искать в культурных, экономических и семейных проблемах. Все сводилось к отношениям с матерями и к навыкам пользования туалетом, к обстоятельствам, в которых протекало раннее детство, и к перенесенным душевным травмам. Меня это убеждало, но лишь отчасти. Мамаши и крышки унитазов, как и все мелочи из окружения в раннем детстве, были, конечно же, важны. Но только ли в них дело? И вот во время своих посещений тюрем я начал различать в некотором роде изначально заложенную программу – или, вернее, две различные изначально заложенные программы, поскольку опасные преступники и одержимые властью возмутители спокойствия не принадлежат к одному и тому же виду. Большинство из них, как я понял уже тогда, относятся к одной из двух отчетливо обозначенных и несхожих друг с другом категорий – людей Грубой Силы и Питеров Пэнов. И я стал специализироваться на работе с Питерами Пэнами.

– Мальчиками, которые так никогда и не становятся взрослыми? – попытался прояснить для себя Уилл.

– Слово «никогда» здесь не применимо. В реальной жизни Питер Пэн неизменно под конец вырастает. Просто он вырастает слишком поздно – физиологически развивается медленнее, чем диктуется его возрастом.

– А что вы можете сказать о девушках из категории Питеров Пэнов?

– Они встречаются крайне редко. Зато среди мальчиков их так же много, как черники в лесу. Вы можете разглядеть потенциального Питера Пэна в каждом пятом или шестом подростке мужского пола. И среди проблемных детей, среди мальчиков, которые не умеют читать, не хотят ничему учиться, ни с кем не ладят и заканчивают тем, что обращаются к одному из преступных промыслов с применением насилия, семь из десяти относятся к типу Питеров Пэнов – достаточно сделать рентгеновские снимки хотя бы костей их запястий, чтобы окончательно убедиться в этом. Остальные принадлежат к личностям Грубой Силы в нескольких разновидностях.

– Я пытаюсь, – сказал Уилл, – подобрать яркий исторический пример преступного Питера Пэна.

– Для этого не надо заглядывать далеко в глубь веков. Наиболее недавний, как и весьма выдающийся образец, – Адольф Гитлер.

– Гитлер? – В голосе Муругана отчетливо прозвучало возмущенное изумление. Очевидно, Гитлер был для него героем.