Остров

— Например, утверждение, что на Атлантиде нет рабства. Ведь низшие такие же рабы, как государственные или храмовые в Кемте. Положение их почти совершенно неотличимо, может быть, с той лишь разницей, что в Кемте рабы преимущественно иноземцы, военная добыча, а на Атлантиде — атланты.

Словно размышляя над сказанным Эмансером, Леда коснулась рукой небольшой, налитой груди, после чего промолвила:

— Ты не совсем прав. Между ними есть определенная разница, хотя бы в том, что состояние низшего имеет определенный срок, а рабство в Кемте — навечно. Но в остальном все верно. Они такие же рабы.

— И не только они, — неожиданно горячо подхватил Эмансер. — В похожем положении находятся все жители Атлантиды. Они не вправе распоряжаться своей судьбой и обречены выполнять то, что им определено кем-то свыше.

— А что в этом плохого? Да, за них все решает государство, то есть мы, но мы же освобождаем их от всех проблем. Им не надо бояться за свое завтра. Они знают, что будут сыты и одеты, что у них будет женщина, и, естественно, работа. Государство снимает с их плеч все заботы, перекладывая их на свои. Что в этом плохого?

— Пока не знаю. До конца не знаю. Но мне не нравится.

Леда коротко рассмеялась, скользким движением поправила прядку непослушно упавших на щеку волос.

— Я расскажу тебе притчу. Предание древних атлантов.

Строился дом Большой дом, с колоннами. Дворец. Строили его тысячи каменщиков и плотников. Руководил строительством зодчий. Всего лишь один! И все они имели по пять кусков хлеба и были довольны. А зодчий имел двадцать. Зависть закралась в их души. Зачем нам нужен тот, кто имеет больше, чем мы, и не носит камни, не месит глину? Что вообще ты делаешь? — вопрошали они у зодчего. Он отвечал им: я указываю вам, как класть камни. Мы работаем здесь двадцать лет. Неужели ты думаешь, что за это время мы не научились класть камни? — И они прогнали его.

Наутро они стали класть камни самостоятельно. Стены перекосились, сначала немного. Так продолжалось день и три, а на четвертый дом рухнул, погребя строителей под своими развалинами.

Так будет и с государством, не имеющим твердых предначертаний!

Леда замолчала и лукаво улыбнулась Эмансеру. Тот посмотрел в ее прекрасные голубые глаза и ужаснулся их притягательности:

— Ты ведь сама придумала эту сказку. Прости меня. Может быть, то, что я скажу, будет неприятно тебе, но твоя история слишком примитивна. Она не отражает сути Государства Солнца. Она применима к любой державе с достаточно высоким уровнем централизации. Эту притчу можно рассказать и про Кемт…

— Конечно, это ведь тоже владение атлантов!

— Ты не дослушала. Да, то же самое можно сказать и про Кемт, но у нас не все решается государством, Кемту не свойственна столь строгая регламентация. Взять хотя бы, к примеру, область распределения…

Эмансер говорил много и горячо, пытался аргументировать свою мысль, но Леда не слушала его.

— Забавный и умный кемтянин, — задумчиво процедила она спустя какое-то время и велела: — Продолжай.

И Эмансер продолжал:

— Я уже знаю, что система, о которой мы говорим, называется распределением. Я знаю, что на Атлантиде самая жесткая система распределения, в Кемте и стране Инкия она несколько мягче. Я знаю и то, что существует иной способ вознаграждения — через обмен товаров, где труд стоит ровно столько, во сколько его оценивает общество, а не государство.

— И какая же система, по-твоему, лучше?

— Мне еще трудно об этом судить, — увернулся от прямого ответа Эмансер. — Но очевидно, что и та, и другая имеют и свои преимущества, и свои недостатки. Однако система обмена товаров развивает в человеке предприимчивость и желание трудиться…

— Я слышала нечто подобное, — перебила его Леда, — и не могу не согласиться, что подобная точка зрения имеет право на существование. Рациональное зерно в ней есть. Но подумай, какие проблемы возникают перед государством! Насколько труднее управлять подобным обществом.

— Труднее, — согласился Эмансер. — Но такое общество думает сначала об интересах человека, а уж потом об интересах государства, наше же общество — наоборот.

Закинув руки за голову, Леда сладко потянулась. Тело ее изогнулось дугой, стремительной и напряженной, словно завидевшая добычу кошка, ласково тягучий голос промолвил: