Кесептех сделал ложный выпад, враг клюнул на эту приманку, последовал замысловатый поворот меча, и оружие противника упало на землю. Кемтянин победно рассмеялся. Взмахнув мечом, он живо представил потоки крови, хлещущие из перерубленной шеи. Меч пошел вниз и… провалился в пустоту. Крют каким-то немыслимым прыжком взвился в воздух и обрушился на кемтянина. Мощные руки поймали шею врага в замок. Резкий рывок! Лопнули шейные позвонки, и начальник дворцовой гвардии кулем осел на землю. Крют поднял меч и увидел свою смерть. Она была совсем рядом, и атлант понял, что в этот раз ему не удастся провести старуху. Стрела вонзилась ему прямо в переносицу. Последнее, что успело уловить его гаснущее сознание, было огромное черное тело, зависшее над полем смерти. Родной «Марс»…
Передышка, подаренная кемтянами, была недолгой. Устрашенные бластером враги отхлынули назад, но вскоре снова пошли на приступ. Амукон поставил сзади атакующих заслон из лучников. Каждого, кто осмеливался повернуть назад, ждали стрелы. Храбрецы падали под ударами мечей атлантов, трусы — пронзенные стрелами первого в истории заградотряда. Умные изо всех сил держались в середине.
Длинные мечи атлантов без устали секли бесчисленных и обреченно — отважных врагов. Они кропили и кропили песок жидкой южной кровью. Но новые и новые вставали на место погибших, упорно тесня атлантов к самому краю холма. А дальше — песчаный обрыв и неминуемая смерть. Юльм сразил уже сотого и сто двадцатого врага. Но кемтяне смеялись над несущим смерть лучом. Смерть от собственных стрел страшила их куда больше. Она была длинной и острой. Желающих умереть было так много, что бластер устал и тревожно замигал индикатором. Юльм сунул его в кобуру и поднял с земли вражеский меч. И в этот момент кемтяне прорвали жиденькую цепочку защитников холма, бой перерос в кровавую животную схватку. Здесь вспарывали животы мечами, кололи, душили, рвали глотки истекающими окровавленной слюной зубами. Какой-то кемтянин повалил Инкия и пытался выколоть ему глаза обломком стрелы. Атлант перехватил его руку, ломая ее в локте. Она хрустнула, словно соломинка, и кемтянин закатил глаза в болевом шоке. Вскочив, Инкий швырнул обезумевшего от боли врага на копья его сотоварищей, неловко покатившихся вниз.
Стреляли огромные луки колесниц. Длинные метровые стрелы словно грозные шмели пели в воздухе, беспорядочно пронзая толпу сражающихся, валя и атлантов, и кемтян. Одна из таких стрел ударила Юльма в живот. Сверхпрочный пластик выдержал этот удар, но сила толчка сбросила Юльма с холма, и он, кувыркаясь через голову, покатился вниз по тягучему склону бархана. Восторженно ухнув, несколько кемтян прыгнули вслед за атлантом. Внизу их будет ждать смерть. Двоих Юльм проткнет их собственными мечами, третьему сломает шею, а последнего убьет страх. А пока они полны охотничьего азарта. Как он пьянит, этот азарт охоты на свирепого хищника! Он перчит кровь и обжигает нервы. Он сладок, словно уста любимой женщины. Он тягуч, словно дикий мед. Он пахнет кровью. Радуйтесь мигу азарта! Он делает нас людьми, ибо мы человечны, лишь когда подвластны азарту. В минуты спокойствия мы становимся слишком рассудительны, подобно старикам на кладбищенской скамеечке. Но пока мы азартны, мы молоды, и смерть уважает нас, даже когда мы поплевываем в воды Ахеронта. Налей мне, неуступчивый Харон, стакан книдского, пьянящего как азарт. И не надейся, старик, я не буду проситься обратно, я не выплюну тебе в рожу ту медную монетку, что спрятана у меня под языком. Я пошлю к черту и Аида, и его Тартар. Он ведь скучен и трезв, этот князь Тьмы. Он никогда не ведал азарта, он даже жену согласился любить три месяца. Зимой. А азарт не любит зиму.