В это мгновение в зал ворвались дети с криками: «Тетя Клаудия! Тетя Клаудия!» У них были золотистые волосы, которые красиво отливали на солнце. Дети очень учтиво осведомились о моем здоровье, и Серхио показал мне мертвого дрозда, которого нашел на дороге.
– Наверное, это я его подстрелил. Вчера я стрелял и ранил одного в крыло.
Оба были скроены словно по одной мерке. Серхио унаследовал голубые глаза моей золовки, а Луис ее полные губы и характерный выговор. Вдруг они исчезли и вернулись с желтой клеткой, в которой сидел кенарь.
– Его хозяйка оставила, чтобы мы за ним ухаживали.
– Ему здорово достается. Вчера вечером я накрыл их, когда они пытались напоить его коньяком.
– Это Луис хотел.
– Неправда. И ты тоже.
Рафаэль встал и сказал, что мы приглашены на ужин в Ба-ондильо. Днем он должен быть у родителей в Малаге, а в десять часов заедет за мной.
– Я возьму машину, надо зарядить аккумулятор, – объяснил он.
Оставшись одна, я поднялась наверх распаковывать чемоданы. Спальня окнами выходила на пляж, и невдалеке виднелось море. Я развешивала платья, когда с махровой простыней вошла служанка. Это была низенькая женщина, едва ли достигавшая полутора метров, и ходила она на цыпочках, словно напуганная моим появлением. Я спросила, как ее зовут.
– Эрминия, – ответила она. – К вашим услугам.
Я вручила ей дюжину коробок «Алка-соды» и велела положить по коробке в каждой комнате:
– Они всегда должны быть у сеньора под рукой, понятно?
Служанка кивнула с выражением панического испуга, и, прежде чем она успела скрыться в дверях, я повторила:
– Не забудьте. Это очень важно.
Разобрав вещи, я легла прямо на покрывало. У меня возникло смутное ощущение, что начинается новая жизнь, и безликая меблировка комнаты была мне приятна. На мое имя было несколько писем, переправленных из Парижа, – каталоги выставок и новых изданий, открытка от моей золовки; я, не читая, бросила их в корзину для бумаг. Оставила только белый конверт, адресованный в Торремолинос.