Остров

Стефанос начал собирать коробки Марии и грузить их в свой пикап. До дома Петракиса было совсем недалеко, но все равно незачем было тащить все это в руках. Женщины пошли к площади, предоставив Гиоргису привязывать лодку. Они собирались добраться до дома пешком. На площади были уже установлены столы и стулья. Яркие маленькие флажки украшали площадь со всех четырех сторон, весело плещась на ветру. Вскоре должен был начаться праздник.

К тому времени, когда Мария и Фотини дошли до дома, Стефанос уже выгрузил коробки и занес их внутрь. Когда Мария вошла в дом, ее охватило странное чувство. Ничто здесь не изменилось с того дня, когда она уехала. Все оставалось на тех же местах, где было всегда: все та же вышивка со словами «Кали мера» – «Доброе утро» – висела на стене напротив входа, приветствуя всех. Эти слова вышила Элени как раз к свадьбе. Все та же коллекция сковородок висела рядом с печью, и знакомые фарфоровые тарелки, расписанные цветами, стояли на сушилке. А вскоре Мария достанет из своих коробок еще несколько таких же тарелок, и две части семейного сервиза воссоединятся.

Даже в такой яркий день в доме было слегка темновато. И еще… Да, все старые знакомые вещи стояли на прежних местах, но сами стены, казалось, впитали в себя все те несчастья, что были пережиты здесь. Из стен будто сочилось одиночество Гиоргиса, доставшееся ему на долгие годы. Все выглядело прежним, но ничто прежним не было.

Когда несколько минут спустя вошел Гиоргис, он нашел в своем маленьком доме не только Марию, но и Стефаноса, Фотини, Петроса и Маттеоса, сжимавшего в руках маленький букетик цветов. Наконец-то все выглядело так, словно кое-какие обрывки его прежней жизни соединялись в целое. Перед ним стояла его прекрасная дочь, одна из трех женщин на той фотографии в рамке, на которую он смотрел каждый день. На взгляд Гиоргиса, Мария стала еще милее, чем прежде.

– Ну, – начала Фотини, – я не должна слишком задерживаться, нужно еду готовить. Вы ведь придете на площадь?

– Спасибо тебе за все. Я так счастлива вернуться к старым друзьям вроде тебя и к новым тоже, – сказала Мария, глядя на Маттеоса, который наконец набрался храбрости и, шагнув вперед, протянул ей цветы.

Мария улыбнулась. Это был первый букет с тех пор, как четырьмя годами раньше цветы дарил ей Маноли – всего за неделю до того, как она получила результаты анализов. Жест малыша тронул Марию.

Прошло чуть более получаса, и Мария, переодевшись и расчесав волосы так, что они заблестели, как зеркало, почувствовала, что готова выйти из дома и столкнуться с любопытством жителей Плаки. Несмотря на то что некоторые из соседей приветствовали ее вполне благожелательно, Мария понимала: другие начнут внимательно ее рассматривать и искать следы болезни. Придется им испытать разочарование. Проказа не оставила на Марии ни малейшей отметины. Но многие из выздоровевших понесли серьезные потери. Им предстояло всегда хромать из-за искалеченной ноги, а нескольким несчастным, потерявшим зрение, придется всю жизнь зависеть от своих родных. Но у большинства язвы исчезли, уродливые пятна на коже поблекли, став практически незаметными, и ощущения в пальцах вернулись.

Мария с отцом направились к площади.

– Не поверю, пока сам не увижу, – сказал Гиоргис, – но, вообще-то, твоя сестра говорила, что может сегодня приехать. Я вчера получил от нее записку.

– Анна? – изумленно спросила Мария. – С Андреасом?

– Ну, так было написано. Наверное, ей хочется поздравить тебя с возвращением.

Как всякий родитель, Гиоргис очень хотел воссоединения сестер и полагал, что Анна выбрала весьма удачный момент для того, чтобы загладить свое пренебрежительное отношение к родным в последние годы. Если бы к нему вернулись обе дочери, а не одна, он стал бы счастлив, как никто на свете. Но для Марии перспектива встречи с Анной этим вечером не казалась слишком приятной. Смыслом сегодняшнего праздника было вовсе не примирение, сегодня все должны думать только о том, что наконец-то все до единого бывшие прокаженные со Спиналонги обрели свободу.

В своем доме в Элунде Анна готовилась к празднику в Плаке, старательно укладывая волосы и тщательно накрашивая пухлые губы, чтобы помада легла точно по их контуру. София, сидя на коленях у бабушки, внимательно наблюдала за тем, как мать наносит румяна, пока ее щеки не стали такими же яркими, как у куклы.

Не обращая внимания ни на свою мать, ни на дочь, вошедший Андреас посмотрел на Анну.

– Ты что, еще не готова? – холодно спросил он.

– Почти готова, – откликнулась Анна, надевая тяжелое бирюзовое ожерелье и вскидывая голову, чтобы полюбоваться своим отражением в зеркале, перед тем как густо опрыскаться французскими духами.

– Так мы идем или нет? – резко бросил Андреас.