Остров

— На исправление, значит, пошел, — сказал Мамонт с внезапным для самого себя раздражением. — Твердо встал на путь.

"Совсем дошел, опустился. Все еще не успеваешь землю копать, мучить. Деньги считать…"

— На Доску почета тебя… Ну, давай копай, развлекайся дальше.

Деревья и кусты постепенно исчезли, осталась гигантская трава, некие коленчатые трубки в красноватых волосках. Потеряв тропинку, он скрылся в ней с головой. Трава становилась все выше и выше. Земля сегодня оказалась маленькой и плоской. Как когда-то давно. И солнце опять стало вертеться вокруг нее.

"Кажется, обошел круглый мир мизантропов. Давно не приходилось выполнять никакой работы. Даже такой… Не люблю когда работают, — мысленно обратился он к кому-то. — Хочу, чтобы все делалось само собой."

Он вроде бы даже торопился, с давних времен не приходилось этого делать. Трава впереди, если это была трава, становилась все жестче, ломалась все труднее.

Внезапно выйдя из чащи, Мамонт очутился у холма с картежниками — с неожиданной стороны, сзади. К Чукигеку, Кенту и Козюльскому, кажется, присоединился самый заядлый, Тамайа. Между ними стоял кувшин, как уже знал Мамонт, с просяным пивом. Равнодушно отставленный в сторону арбуз зиял красным жертвенным нутром.

"Вот оно, высшее проявление лени, — мысленно решил Мамонт. — С утра сесть за карты и выпивку… Жаль, Степана здесь нет — вот бы кто оценил."

— Я то думаю, кто это к нам по кустам пробирается, а это Мамонт простой, — заговорил Кент. — Освоил территорию? Включайся в карты, бугор.

— С утра сидите? — попытался изобразить недовольство Мамонт. Остановился рядом, пряча за спиной связку книг. Как будто застеснялся их: летом, в жару, книга почему-то выглядела предметом бесполезным и нелепым. С появлением на острове людей его действия опять стали делиться на правильные и неправильные.

— Будешь соучастником? — продолжал Кент. — Давай, не стой каменным гостем.

— Ну что, бугор, как наши черные дела? — спросил Чукигек. — Деньги достал?

— Вроде достал.

— И много? — Расспросы продолжил Козюльский. — Что-то не видать. Где тот карман государства?

— Сколько бы ни было — надолго не хватит, — высказался Кент. — Деньги — текучее вещество. Хоть много, хоть мало, вы их пропиваете с одинаковой скоростью. Таких от нищеты не спасешь ничем, даже деньгами. Вот ты, Чукигек, говоришь, я деньги люблю. А случись, поставит перед тобой судьба вопрос: жизнь или кошелек? — Надолго задумался, уставившись в карты. — Жизнь или кошелек — вот в чем вопрос. Как ни странно, многие выбирают третье: смерть, потому что за жизнь заплатить нечем.

— Говорят, вот жизненный опыт, — с неудовольствием заговорил Чукигек. — А мне кажется, что взрослые — это те, кто просто когда-то незаметно сползли с ума.

— Вот готовый хиппи. Еще один.

— Погоди, и ты скоро постареешь, — заметил, теперь устроившийся в качестве зрителя, Мамонт. — И с тобой старость стрясется.

— Все постареем, — высказался Козюльский. — Не только у тебя такая печаль.

— А я уже один раз был старым, — опять заговорил Кент. — Имел такой опыт. Давно. Как это называется?.. Одиночество и заброшенность. Ну и болезни само собой. Денег нет и тут же стал никому не нужен. Телефон молчит неделями, хоть бы кто-нибудь по ошибке позвонил — тогда сказать, что не туда попал и на хер послать. Просыпаешься, а вставать холодно, да и незачем совсем. Опять насильно заснул — опять проснулся. За окном уже темнеет. Это после того как заболел. Думали, рак.

— Я вот до больницы, до алкогольного лечения, толстый был, — заметил Козюльский. — Вроде тебя. Там постепенно весь жир из меня и вытек.

— Не хочет Тамарка проигрывать. Почему, блядь, не разоружаешься перед партией? — Кент по-прежнему с досадой глядел в свои карты. — Главный у нас карт любитель, точнее — профессионал. Давай, проигрывай, наконец, я тебе советским языком говорю.

— Следи за ним, — советовал Козюльский. — Как говорится, виляй, но проверяй.

— Потом до фарцовки догадался, — наконец-то забрав ставки, продолжил Кент, — втянулся, постепенно ожил. Хорошее ремесло фарцовка, спокойное. Совсем легко жил: вставал без будильника, когда хотел. Как птица…

Мамонт смотрел на медленно планирующего внизу, над зеленой чащей, белого попугая, поражающего широким, почти орлиным, размахом крыльев.

— …В благополучно устроенном быту малейшего толчка достаточно, чтобы нанести вред. Все было рассчитано до толщины волоса: на каком расстоянии от койки тумбочке быть, когда форточку закрыть-открыть, в какой карман "Мальборо" положить, в какой "Приму"- для стрелков. Полная гармония. Поэтому и называется такая жизнь "Раз-мерянная", все измерено значит. Вот я женился, и после этого все наперекосяк пошло, вся жизнь осыпалась. Жене сразу денег мало стало. Чем больше таскаешь, тем больше ей не хватает. Женщины все-таки проще нас и этим менее уязвимы… Из-за этого и в плаванье ушел…

— Надо тебе пиявками лечиться, — заметил Козюльский. — Сходи на болото да поймай.