Остров

Ему показалось, что голос ее звучит сухо. Он повернул голову. Но не видя лица, трудно понять интонацию, особенно когда слова уже сказаны. Он спросил:

— Что с тобой?

— Ничего.

Он наклонился, чтобы поставить тарелку на камни. И в ту же минуту почувствовал, что она натягивает ему одеяло на плечи. Он обернулся. По шуршанию листьев позади себя он понял, что она встает.

— Куда ты? — спросил он с беспокойством.

— Я ухожу.

— Ты уходишь? — недоверчиво повторил он.

Она не ответила, и он услышал звук откатившегося камешка. Его охватил страх, он вскочил и бросился в темноте к отверстию в скале.

— Омаата!

Он протянул руку и нащупал ее. Она сидела на земле и уже просунула ноги в дыру.

— Нет! — закричал он, хватая ее за плечи и делая смехотворные усилия, чтобы ее удержать. — Нет, нет!

— Почему? — спросила она равнодушным тоном. — Тебе уже не холодно. Ты поел. У тебя есть одеяло.

— Останься! — закричал он.

Он обнял ее за шею, изо всех сил стараясь втащить назад. Омаата не противилась, не делала ни малейшего движения, и все же ему не удавалось сдвинуть ее ни на дюйм.

— Останься! Останься! — умолял он.

В эту минуту он ни о чем не думал, только отчаянно хотел, чтобы она осталась, как будто от этого зависела его жизнь.

— Ты боишься замерзнуть? — спросила она наконец, и он не понял, звучала ли насмешка в ее словах.

— Нет, нет! — ответил он, качая головой, как будто она могла его видеть.

И внезапно он добавил тонким голосом, удивившим его самого:

— Я не хочу оставаться один.

Наступило долгое молчание, как будто Омаата обдумывала его ответ. Потом она сказала тем же равнодушным голосом:

— Пусти меня. Я останусь.

Она снова стояла по эту сторону стены, но не говорила ни слова, не шевелилась, не трогала его. Прошла минута, и он взял ее за руку.

— Ты сердишься?

— Нет.

И все. Парсел чувствовал себя крайне смущенным. Ему хотелось снова лечь и заснуть. Но он не решался позвать с собой Омаату. Несколько минут назад ему ничуть не казалось непристойным лежать с ней на одном ложе. А теперь ему было неловко даже стоять рядом с ней в темноте, держа ее за руку.

— Надо ложиться спать, — наконец сказал он нерешительно.

Она по-прежнему не шевелилась и продолжала молчать. Тогда он сделал шаг к постели и потянул ее за собой. Она не двинулась. Он резко остановился, держа ее за руку, не в силах стронуть с места.

И вдруг до него дошла вся нелепость этой сцены, и он чуть не расхохотался. Он, Адам Брайтон Парсел, младший лейтенант судна «Блоссом», стоит здесь, за десятки тысяч миль от своей родной Шотландии, в дикой пещере, в полной темноте, голый, как первобытный человек, и держит за руку эту гигантскую черную леди…

— Иди, женщина! — нетерпеливо сказал он.

Его властный тон оказал магическое действие. Омаата двинулась с места и последовала за ним. Он сел на постель и потянул ее за руку. Она послушно улеглась и не шелохнулась, пока он натягивал на них одеяло и затем положил ей голову на грудь. Он подождал, повернувшись к ней лицом. Но она лежала молча, неподвижно. Он слышал только ее дыхание.

Улегшись рядом с ней, он обхватил ее правой рукой за талию и, согнув колено, положил ногу ей на живот. Но минуты шли, и это объятие все больше смущало его. Оно утратило прежнюю невинность, и теперь Парсел не испытывал той близости с Омаатой, когда ему казалось, что он растворяется, сливается с ней в едином дыхании. Теперь они были разделены, далеки друг от друга. Два обломка одного материка, брошенные в океан. Два острова.

Он опустил веки, но сон уже прошел. Неуверенность и смятение овладели его мыслями. Где-то вдалеке Тими покачивался на волнах, уносимый течением, но Парсел видел устремленные на него темные глаза, они искоса смотрели из-под длинных ресниц с мягким упреком. Парсел жмурился в темноте, но все равно видел эти глаза перед собой и испытывал стыд, который в силу какой-то странной логики сменился в его сознании раскаянием в том, что он оскорбил Омаату.

— Ты не спишь, Омаата?

— Нет, — ответила она, помолчав.

Дурацкий вопрос. Конечно, она не спит. Она здесь потому, что он просил ее остаться. И лежит возле него, словно каменный истукан. Даже не оскорбленная. Отсутствующая. Думающая о своей жизни на острове теперь, когда Жоно умер. Стареющая на острове. В одиночестве.

— Омаата, почему ты сказала, что победят «те»?

Опять последовало долгое молчание, как будто слова Парсела должны были преодолеть далекое расстояние, прежде чем дойти до нее.

— Когда «те» скрылись в чаще, — сказала она бесцветным голосом, — перитани не должны были оставаться в деревне.

— Почему?

— Они не знали, где прячутся «те». А «те» знали, где перитани.

— Что же они должны были сделать?

— Уйти в чащу.

— Они тоже?

— Они тоже. — И добавила: — Или тотчас же построить «па» и закончить его еще до ночи.

— Почему до ночи?

— Если «па» не закончен, настанет ночь, и «те» нападут. Если «па» закончен и сделан хорошо, тогда напасть почти невозможно.

— Даже с ружьем?

— Человек! — презрительно сказала она. — Что такое ружье? Копье, которое бьет дальше других…

Парсел вспомнил взгляд, которым Тетаити и Меани обменялись в лагере.