Завиток тепла распрямился в нем, развернулся, заклокотал жарким протуберанцем. Еще, попросил Лаголев. Но это оказалось трудно. Протуберанцу для дальнейшей трансформации не хватало места, и Лаголеву пришлось, как дробины, застрявшие под кожей, выковыривать из себя мелочные обиды, пришибленную, ущербную гордыню, колкую зависть, обморочный, хрипящий страх. И хорошо, что Натка за рыданиями не замечала, как его трясет.
Но зато потом, потом…
— Саша?
— Да, — ответил он, стараясь быть серьезным.
Натка подняла на него удивленные, не верящие глаза. Провела ладонью по мокрой щеке. Улыбнулась.
— Ты чувствуешь?
— Что я чувствую? — спросил Лаголев.
Натка замерла, как радист, напряженно слушающий эфир.
— Остров, — несмело произнесла она.
— Остров?
— Ну, да.
Натка отступила, шагнула в сторону и вернулась к Лаголеву.
— Остров. Маленький. Но остров.
— Ты уверена?
— Я на нем стою!
Лаголев скривил губы.
— Серьезно?
— Лаголев! Саша! Это ты! — воскликнула Натка и, хохоча, бросилась его обнимать. — Это ты!
— Что — я?
— Ты украл его!
— Постой, — с достоинством сказал целуемый в щеки, в подбородок, в висок Лаголев, — я его не крал. Мне кажется, я его родил.
— Пусть!
Натка закрыла глаза.
— Теперь он будет расти, расти, — мечтательно произнесла она, — и однажды дорастет до таких размеров, что всех людей сделает лучше!
— Или превратит в яблони, — сказал Лаголев.
Натка прыснула.
— Никогда!
— На самом деле, — сказал Лаголев, убирая растрепавшиеся волосы со счастливого, светящегося Наткиного лица, — мне кажется, этот остров — он у каждого внутри. Его просто очень сложно найти в себе. И еще сложнее прорастить. А то, что появляется снаружи, это всего лишь его проекция.
— Значит, и во мне? — спросила Натка.
— Конечно, — с улыбкой кивнул Лаголев.
Он закрыл глаза и мысленно, сгустками тепла, потянулся за стены, полетел по сонным дворам и улицам. Он видел людей, закрывшихся в своих квартирах, еще спящих и бодрствующих, видел идущих на работу мужчин и женщин, озабоченных и угрюмых, сжавшихся внутри себя, заключенных в тиски безденежья и тревожного будущего. Каждому он дарил немного тепла. Лица тогда светлели, на них появлялись улыбки. Люди почему-то поднимали головы и вглядывались в небо.
Он увидел в просторном коттедже за городом распластавшегося поперек огромной кровати Константина Ивановича Маркова и просто коснулся теплом его сердца. Этого было достаточно.
А еще Лаголев обнаружил за окном Игоря с Машей. Они с Наткой, оказывается, забыли сказать сыну номер квартиры.