Остров амазонок

Она услышала, как хлопнула входная дверь. Судя по звуку, у него был удачный день, слава богу и за это. Она почувствовала неожиданную, необычайную вспышку обиды, что ее счастье в этот вечер будет зависеть от настроения Дюка, которое кто-то мог ему испортить днем в офисе, но она постаралась не думать об этом. Подождав, когда, по ее расчетам, он налил себе второй бокал мартини, она спустилась вниз, встала в дверях гостиной и сказала:

– Если ты готов, то я тоже.

Дюк смотрел телевизор и не слышал ее. Анни повторила это громче, чуть не крикнула, и Дюк обернулся.

– Господи, Анни, что ты сделала с головой?

– Я сходила в салон красоты. Для этой вечеринки.

– Ты не можешь идти в дом моего босса в таком виде, будто свалилась в аэродинамическую трубу. – Дюку пришлось кричать, чтобы перекрыть голос телекомментатора. – Иди причешись как обычно.

Анни постояла в нерешительности, затем направилась к стулу Дюка, чтобы можно было говорить без крика. Дюк медленно осмотрел Анни с ног до головы. Он шагнул вперед и выключил телевизор, не обращая внимания на протестующие возгласы сыновей.

– Анни, что ты нацепила на себя? Иди и надень что-нибудь подходящее.

– Но это же от Ив Сен-Лорана.

– Какая разница? Сними это.

Как только Анни заплакала, все ребята мигом испарились из комнаты. У нее потекла косметика вокруг глаз – а ведь Стэн потратил целый час, приклеивая эти реснички по одной. Не сказав ни слова, она выбежала из комнаты.

На верху лестницы она заметила кучу грязной спортивной одежды.

– Неужели так трудно бросить это барахло в бак? – Своими серебряными босоножками она пнула эту кучу.

Наклонившись, чтобы поднять грязные носки и футболки, она услышала за спиной голос четырнадцатилетнего Роба:

– Мама, ты выглядишь классно. Просто ты не похожа на…

– Маму, – с горечью добавила Анни.

– По-моему, отец старомоден.

Анни подумала, что Сюзи сделала это без умысла… Или с умыслом?

В семь часов этого же вечера Пэтти позвонила своей матери во Флориду.

– Мам, как сердце? – всегда спрашивала Пэтти, хотя после операции прошло уже два года.

– Отлично, все отлично. Я только примеряла новый ковбойский костюм. Он тебе понравится. Держу пари, что ты никогда бы не подумала, что я буду капитаном болельщиков. Завтра «Сильвер-Сити» играет с клубом из Сарасоты.

Пэтти расплакалась. В голосе матери почувствовались зловещие нотки.

– Что он натворил теперь?

Пэтти выбрала рукой из волос кукурузные хлопья и зарыдала:

– Я больше не могу.

– Я знала это! Прошлой ночью мне приснился сон, что тебя засосало в какую-то черную дыру. Доктор Манхейм говорит…

Пэтти взвизгнула:

– Я не хочу слышать об этом твоем юнговском недоумке!

– Ты не должна так разговаривать со своей матерью. К тому же он последователь не Юнга, а Фрейда. Мне хотелось, чтобы ты, дорогая, попробовала обратиться к психоаналитику.

– Мне не нужен психиатр. Стефен – это реальная проблема. Как ты смеешь обсуждать меня с доктором Манхеймом!

– Я опасалась, что ты начнешь походить на папину тетю Эллу.

– Мам, она же старуха, а мне всего тридцать три. – Пэтти стряхнула молоко со своего рукава. – Проблема в том, что мой ребенок – инвалид, это, естественно, постоянно угнетает меня, и мне поэтому нужно небольшое словесное утешение.

– Дорогая, посочувствовать нетрудно, но ты же знаешь, что утешение не приносит реальной пользы. Стефен нормален настолько, чтобы водить тебя за нос.

– Как ты можешь говорить так о ребенке, который обречен провести всю свою жизнь в инвалидной коляске?

– Где Стефен ни проведет ее, он не идиот. Вспомни, какой высокий у него коэффициент умственного развития. Когда он в гневе начинает бросаться, он точно знает, что делает. Он вымещает свой гнев на тебе, потому что никто другой не станет мириться с его выходками. Дорогая, Стефен точно знает, как тобой манипулировать, а, поскольку ты чувствуешь свою вину, ты позволяешь ему делать все, что он хочет. Пэтти, ты делаешь из него и эмоционального калеку. Он должен учиться рассчитывать, где можно, на себя, иначе он всегда будет плохим ребенком.

– Не будет!

– Нет, будет. Он вырастет иждивенцем, озлобленным и мстительным. Прости, что я говорю это, но твой ребенок не видит в своей жизни ни цели, ни смысла. Ему просто жалко себя, поэтому он или злорадствует или играет на сочувствии.

Пэтти опять зарыдала.

– Пэтти, хочешь, я оплачу тебе визит к врачу?

– Нет!

– Дорогая, я говорю это только потому, что я – твоя мать и хочу помочь тебе. Ты приносишь себя в бессмысленную жертву и несправедлива ни к себе, ни к Чарли, ни к Стефену.

– Я сама это выбрала для себя.

Пэтти услышала за спиной грохот разбившегося фарфора и торопливо сказала:

– Мама, мне нужно идти. Я позвоню тебе завтра в то же время, чтобы узнать, как сыграл ваш «Сильвер-Сити».

Пока она неслась в комнату Стефена, раздался пронзительный крик. Эта комната была когда-то их гостиной, но сейчас она была переделана в детскую, и в ней стояла специальная кровать Стефена.

В луже воды посреди ярко-желтого линолеума стояла их экономка Джуди; вокруг нее валялись лиловые и белые хризантемы.

Сидевший в коляске Стефен вопил:

– Она ударила меня! Джуди ударила меня!