Остров Баранова

Последний шторм размотал обломки корабля, на рифах и в бухте было пусто. Много времени просидел Павел на камне, затем с трудом поднялся, побрел назад. Возвращаясь, он наткнулся на обрывок паруса, зацепившийся за ель. Это было все, что осталось от дряхлого суденышка.

Павел был молод. Сердце его еще не зачерствело от беспрестанной борьбы, от жестоких разочарований. Он побледнел, увидев кусок парусины. Приступ кашля и слабость заставили опуститься на землю. Так он сидел до тех пор, пока напуганная его исчезновением Наташа не нашла его и не привела в хижину.

Теперь Павел уже не стремился на берег. Следил, как строит Кулик разрушенную паводком бобровую плотину на ключе, с любопытством наблюдал за старым хвостатым бобром, появлявшимся сразу после ухода охотника. Речной зверь старательно заделывал ветками и илом пропущенные стариком щели.

Тайга оживала. Звонче плескался каменистый ручей, лопались почки, мягкой зеленью расцветились голые лиственницы, наливался мох. Гулко ревел сохатый, перекликались на недоступных вершинах бараны, пролетая, кричали гуси. Далеко были видны прозрачные, тонкие столбы дыма, поднимавшиеся над лесом. Там находились индейские селения.

Часто Кулик уходил на охоту, Наташа и Павел оставались одни. Девушка вставала первая, тихая, как мышь, одевалась у себя за занавеской. Иной раз занавеска была неплотно сдвинута и в просвете мелькали заплетаемые в косу волосы, узкая обнаженная спина. Павел краснел и, отвернувшись, кашлял громче обычного.

Однажды, напуганная сильным приступом кашля, не кончив одеваться, босая, в одной короткой старенькой юбке, Наташа торопливо подбежала к нарам, склонилась над Павлом. Прядь волос упала ему на грудь. Девушка постояла, прислушалась и, озабоченная, вернулась за перегородку. А Павел долго лежал с опущенными веками. Запах волос, теплота дыхания, нежные узкие плечи мерещились ему целый день.

Наташа привыкала к чужому. Реже уходила в лес, на берег залива. Сперва боялась оставить больного, позже неожиданно нашлось в хижине множество дел. Она убирала жилье ветками и березовой корой, плела из гибких корней прочную, удобную посуду. Сшила из птичьих шкурок Павлу рубашку.

— Пойдешь скоро, — заявляла она деловито. — Не будешь зябнуть.

Девушка говорила об уходе просто и спокойно, но легкая морщинка печали пересекала лоб.

Тихая жизнь в лесной избушке, необычайный покой, теплые дни действовали умиротворяюще на Павла. Хотелось ни о чем не думать, сидеть на обомшелом граните, смотреть на высокие облака, на далекие снеговые вершины, слушать плеск водопада в расщелине скалы, треск сучьев под ногами пробиравшегося к водопою зверя и особенный звук шагов Наташи.

Когда случались дождливые дни, Наташа рассказывала индейские сказки о первой жизни на земле. Втроем они сидели возле огня, старик чистил ружье, Павел, закрыв глаза, о чем-то думал.

...«Сестра Китх-Угин-Си, наскучив терпеть обиды от брата, решилась бежать. Ушла далеко на морской берег. Из коры вековечной ели построила себе жилье...» — Наташа говорила негромко, певуче, чуть упирая на букву «о». Она сидела на полу возле очага, палкой мешала угли. Свет от горевших веток падал на ее худощавое лицо, маленькие шевелившиеся губы. — «...В ясный день вышла она на берег, увидела играющих в море китов и, не ведая, кто таковые, начала кричать им, чтоб подошли ближе и дали ей корму, потому что терпит голод. Киты ничего не сказали, скрылись в морской глубине. Только когда стало темно и луна вылезла над самым высоким деревом, пришел к женщине сильный и большой человек, воин. „Пошто одна сидишь здесь и пошто терпишь голод?“ Сестра Китх-Угин-Си заплакала, а потом поведала, что брат истребил ее детей, чтобы не размножались люди, и она убежала из его жилья. Пришедший слушал ее хорошенько, а после велел принести маленький круглый камешек, который положил на огонь, и, раскалив, дал ей съесть. Когда она проглотила, воин сказал, что теперь она родит сына, коего никто не убьет, и сам скрылся...»

Девушка добросовестно передавала легенду, не торопясь и не сбиваясь. Видно было, что не раз повторяла ее и что она ей нравится.

Павел совсем окреп. Рана затянулась, правой рукой он уже мог держать ружье и кашлять стал меньше. С выздоровлением вернулось и беспокойство. Все чаще Павел думал о крепости, о Баранове, об оставленных там людях. Казалось, прошло много лет с тех пор, как он покинул крепость. Он теперь часто уходил из хижины, возвращался поздно вечером. Наташа видела, как он бродил по берегу моря вперед-назад, пробуя свои силы. Когда же он вырезал крепкую палку, обжег ее конец в огне, девушка поняла, что Павел уйдет.

Она притихла. Больше не убирала хижины, не рассказывала сказок. Сразу, с утра, покидала жилье, забиралась в гущину леса, навещала свои излюбленные места, но они теперь не радовали. Какое-то недоумение было в ее взгляде, словно она чего-то ждала.

Кулик ушел в горы, в сторону индейских селений, чтобы забрать оставленное там в прошлом году новое ружье. Он хотел дать его на дорогу Павлу.