Остров Баранова

Баранов пришел неожиданно и не один. Вместе с ним явился выпущенный из ямы хромой приказчик Компании — старый товарищ правителя еще по Чукотке, боцман с «Амура», и несколько десятков людей, собранных по кабакам. Люди валили скопом, галдели и толкались, торопясь пробраться скорей к столам. Иные были без шапок, босые, иные остались только в зипунах да в лаптях. Лишь на некоторых была еще справная одежина, да у двоих-троих даже старинные мундиры.

Кабатчик поспешил встретить гостей, широко распахнул дверь в чистую горницу, приглашая туда Баранова, зажег на стойке свечу в тяжелом шандале. Толпа разместилась на лавках и бочках у стен, часть еще грудилась в дверях. Все торопились на даровое угощение — так спокон века водилось при наймах.

Как только показался правитель, негоциант в синем кафтане поставил свой стакан, быстро направился к парадной горнице. Однако Баранов остановился возле прилавка. Он вытер под картузом лысину, махнул рукой стоявшему перед ним целовальнику.

— Погоди, любезный, — сказала он не спеша. — Я тут побуду.

Сев на порожний бочонок и больше не замечая кабатчика, он внимательно оглядел толпу. Негоциант вернулся из горницы и тоже остановился у прилавка. Опытный вербовщик не понимал еще, что задумал Баранов, но подойти к нему не посмел. В кабаке вдруг стало тихо, как в церкви. Здоровенный прислужник, держа по нескольку кружек в каждой руке, недоумевающе переступал босыми ногами.

Правитель, наконец, кончил осмотр. Людей было достаточно, но подходящих не видно: слабосильный, хилый народ!

— Господа вольные, — сказал он размеренно и неторопливо и снял картуз. — К вам прибыл я сюда с новых берегов наших, обысканных торговыми людьми. Селения и крепости заложили мы там во славу отечества, промыслы и божьи храмы... К чести и гордости державы всегда стремился и того же от всех требовал и впредь требовать буду. Буде кто из вас ехать со мной захочет, запомнит пусть всем своим разумением. Не для разврата и своевольства, не для смущения и пустых дел селиться там станем, а для повседневных, разумных трудов. Пуще всего для своего собственного процветания и интересов отечества.

Он остановился, помолчал. Слышалось сдерживаемое дыхание десятков людей. Удивленные речью, глубоким, почти торжественным ее смыслом, многие забыли и о вине. Трещала в шандале свеча, шипели капли воска, оплывающие на мокрый прилавок.

— Целость общественная и благосостояние Компании,— продолжал Баранов все так же ровно, не повышая голоса, — зависят от доброго и единодушного согласия, а, напротив, от развращения, несогласия не может быть никогда и ни в чем успеха...

Правитель обрисовал положение дел, почти ничего не утаив. Он хотел собрать мужественных, сильных людей. Но здесь он их не видел. И потому в словах правителя сквозила горечь... В заключение Баранов объявил порядок устройства и заселения новых мест.

Он передал приказчику для контракта лист плотной синей бумаги с большим радужным знаком Компании в углу и, не торопясь, покинул заведение. Лучше пусть поедет двадцать достойных, чем двести тунеядцев и бродяг. Все равно с провиантом худо, до осени придется голодать. Компания снова не выслала припасов, ни одного судна больше не появилось на рейде.

2

Баранов ушел, и вместе с ним исчезла из кабака и тишина. Люди вдруг почувствовали, что с ними обошлись сурово, совсем не так, как они ждали. Вместо гулянки, уговоров, посулов, хмельного веселья, от которого останется потом одна только горечь, возможности покуражиться в волю, а потом пропить наперед весь годовой полупай и впридачу последний зипун, — вместо этих обычаем освященных заповедей им показали, что старые времена ушли.

Многие забеспокоились, поняв вдруг, что они брошены, что фортуна-судьба для них одинакова и у берегов холодного моря и в курной избе новгородских болот. Понуро стояли они у стен, зато другие, более молодые, задористые, громко ругали Баранова, Компанию, Санкт-Петербург... Трактирщик, решив, что толку не будет, задул свечу. Стало темно.

Даже приказчик растерялся. И хотя Баранов приказал выставить два ведра водки и браги, он теперь не знал — кому. В тесноте ему придавили больную ногу. Переданный правителем устав для контрактуемых свалился на пол, его затоптали.

Тут-то и выступил вперед купец в синем кафтане. Вербовщик одной из мелких компаний, уцелевших еще на дальних островках Алеутской гряды, он был послан в Охотск для вербовки людей, но тягаться с российско-американским соперником ему казалось не под силу. До прихода судна из Ново-Архангельска с ним никто не начинал разговора, после прибытия корабля над ним смеялись. Однако все повернулось иначе.

Вербовщик пробился к порогу, решительно загородил дверь. Теперь он здесь был хозяин.

— Промышленные! — крикнул он веселым, торопливым говорком. — Стойте, почтенные. Нет на Руси такого обычаю, чтобы из кабака уйти с пустом. Я угощаю!.. Вздуй огонь! — приказал он целовальнику. — Водки сюда, калачей, пива имбирного!