Остров без пальм

Папин кабинет располагался на первом этаже, что мне всегда нравилось. Очень удобно, если хочешь заглянуть внутрь. Вот и сейчас я прислонила «Салют» к стене, а сама взобралась двумя ногами на седло. Тихонько выпрямилась и затаила дыхание.

Папа сидел за столом и смотрел на кончик ручки. Что-то ему нужно было писать на бланке, но он медлил. Или просто задумался. Может, вспоминал о чем-то, а может, мечтал. Трудно сказать, что у нас делается в головах, когда мы задумываемся. Я сама об этом раз сорок думала, да так ничего не поняла. Вроде, в самом деле, думаешь, а о чем — не ясно. Весь процесс думанья в основном на лице — брови там топорщатся, лоб морщится, уши шевелятся. А в голове полная сумятица — картинки какие-то, куплеты из песенок, прочая несуразь. Ну а потом — бац! — и делаешь какую-нибудь глупость. Только другие при этом говорят: вот, мол, подумал и принял решение. Да какое там решение! Не было ведь ничего, а треплются! Впрочем, возможно, это только я была такая глупая да нелепая не умела нормально думать. Все вокруг умели, а я нет. И зря мама считала, что я умная. Это она сказала не подумав.

Держась за карниз, я осторожно переступила ногами на седле.

Напротив папы ерзала на стуле полная тетечка. Один глаз у нее был красный, другой выглядел обыкновенно. На папу она глядела, как все пациенты — с терпеливой надеждой. Нервно тискала в руках платочек и беззащитно помаргивала. Но папа ее взгляда не чувствовал, и от сгорбленной его фигуры надеждой совсем не веяло.

В носу и горле у меня защипало, я поняла, что снова готова разреветься. Ну не могла я спокойно на него смотреть! Наверное, я на самом деле пустила бы слезу, но в этот миг слуха моего коснулся рокот мотора.

Машина!

Соскользнув вниз, я оседлала своего двухколесного скакуна и живо свернула за угол. Сделано это было вовремя. К больничному подъезду подкатили на многоглазом джипе мои старые знакомые — плечистые парни в камуфляже. Охранялы Бизона. На физиономии того, что сидел за рулем, я с удовлетворением рассмотрела свеженький пластырь. Хотелось верить, что это след того памятного вечера у Юльки. Молодец все-таки Витька Анциферов, первый из всех сообразил, что мне нужна помощь. И не испугался!

Я снова выглянула из-за угла. Джип с охранниками укрылся в тени пирамидальных тополей. В ожидании меня, понятно. Видно, Бизон задал им нахлобучку. Может, и мама обо всем уже знала. Глебушка говорил, что по телефону она названивала каждый день. А тут вдруг такое ЧП! Телефон звонит и звонит, а сыночек трубку не берет… Я злорадно улыбнулась. Теперь, наверное, Бизона костерит почем зря. И папе, конечно, названивает. И того и другого умоляет, чтобы отыскали, наконец, детишек. Только что может папа? У него возможностей Бизона нет, и помощниками в камуфляже он вряд ли когда-нибудь обзаведется. Поэтому папа сидит и смотрит застывшими глазами на бланк и вместо бланка, верно, видит лицо мамы или Глеба. А временами, может быть, и мое. То есть так мне хотелось думать.

Достав блокнот, я быстро написала записку для папы, в которой туманно сообщала, что живем мы в надежном месте у надежных людей и все у нас тип-топ. Никаких нежностей вроде «целую» и «скучаю» я прибавлять не стала. Коротко расписалась — и все.

Дождавшись ковыляющего по аллее пациента, я постаралась сделать жалостливое лицо и в две минуты упросила отнести записку в кабинет офтальмолога.

Главное дело было сделано, пора было удирать. Вышло это у меня без особого труда. Ребята на джипе особой бдительности не проявляли. Даже не замаскировались толком: один дремал, выставив ноги через открытую дверцу на асфальт, второй смотрел в салоне портативный телевизор. То и дело переключали с футбола на боевик и обратно. Меня даже досада взяла. Мама волнуется, папа себе места не находит, а этим хоть бы что! Охранники, блин! Да я бы на месте Бизона давно бы повыгоняла этих лодырей.

Обойдя по широкой дуге дремлющий джип, я снова уселась на велик и помчалась к морю. По дороге меня обгоняли грузовики, бульдозеры и краны. Точно жуки-короеды, строители всех мастей и рангов сползались к побережью. Это походило на нашествие термитов и саранчи. Выгрызая ландшафт, покрывая его кубическими коростами новостроек, они окружали пространство заборами, закатывали в асфальт, душили бетоном. Говорят, дерево, подвергшееся атаке короедов, обрушивается лет через семь-восемь лет. Наше семейное дерево уже обрушилось. Оставалось, правда, еще море, оставался клочок суши со Слоновьим холмом, но и тут уже чувствовался близкий финал…

Словно уставший старичок, солнце уже присаживалось на кромке горизонта, когда вдвоем с Глебушкой мы устроили на баке импровизированную избу-читальню. Сидели на вытащенном матрасе и, затылками прижимаясь к облупленной капитанской рубке, поочередно читали учебник английского и «Остров сокровищ». Английские слова Глеба интересовали мало, а вот пиратская жизнь заметно воодушевила. Прослушав несколько глав, он тут же заставил меня поклясться, что завтра мы снова поплывем искать какие-нибудь клады.