Остров Бога

Кибуцный* магазин оказался закрыт и я, чертыхаясь, что не побеспокоился о воде ещё в Эйлате, покатил дальше, через тягучий обжигающий машинные потроха ветер пустыни. Но только я приблизился к соляному столбу, прозванному народом «женой Лота»,  как  раздался хруст, писк, стон и нехороший скрежет. Мотор гавкнул по собачьему и заглох.  Мне очень хотелось бы написать, что в наступившей тишине был слышен щебет птиц или хотя бы мушиные взвизги, только это было бы клеветой на живую природу. Ничто не парило, не шуршало и не производило никакого видимого шевеления. За холмами проглядывало Мёртвое море, непригодное для утоления жажды, но вполне годящееся для скоростного самоубийства. Ежели в других местах мирового океана  можно  выкипятить из воды, если вам делать нечего или в школе задали, ну что-то вроде 30 грамм соли и никак не более, то из Мёртвого  моря триста с лишком. Пей, не хочу! Умные люди  говорят, что здесь треснула континентальная плита,   и  «до трещала» она от Сирийских гор аж до Африки. Теперь в этой яме стоят отели и клиники, где мужественно лечат,  чуть ли не весь ассортимент человеческих недугов.  И дряблые легкие, когда болящие не то что спирометр выдуть, но и кашлянуть без воя не могут. Лечат здесь, хотя это на первый взгляд и нонсенс, богатые солями суставы, пугающие своим треском  в ночи  самых близких, и  кожные и костяные хворобы, и,  непригодные для управления конём «шпоры». Ну, всё, всё лечат шустрые доктора и сестрички,  понося при случае, невыносимых конкурентов.

По моему личному впечатлению, нет больше радости, чем приезд на побережье какой-нибудь латиноамериканской группы. Все бегут смотреть. Бросают лежащих в грязях или заваленных горячими камнями пациентов,   покидают не до кормленых  клиентов, и  только пресыщенные этим и другими зрелищами, медленно приближаются к морю, заключая разнообразные пари, экскурсоводы, один лишь  гид беспокойных «латинос» идёт от него.

-Ну, - спрашивает его, кто-нибудь из стариков,- сколько раз ты их предупредил?

- Восемь с половиной, - говорит наш испано-язычный товарищ, – Последний раз не договорил, вырвались и убежали.

И вот уже спешат шоколадные мачо  к морю, и вот уже бросаются в воду с тайной целью эстетично искривив тело, нырнуть и потрясти рельефом плоти и дальностью прыжка, своих волооких подруг. И вот уже вылетают они на поверхность, потому что Мёртвое море ничего легче трактора  в себя не пускает.  Ах, как трут они свои уже алые очи сильными волосатыми перстами, и с каким немужским визгом, бегут на берег! Иногда бегут в сторону Иордании, потому что не видят ни хрена.  Сначала мы думали, что всё латиноамериканцы глухие, раз не слышат предостережений о едкости этих вод цвета электрик, потом поняли в чём дело, и назвали его - «петушиный синдром». Соль в очах, это мелочь, - промыл пресной водой, и прошло. Другое дело если она   через пасть или   трепетные ноздри, проложит себе путь в дыхательное горло! Считайте, что  с этой секунды,    вы   на 50%  уже натуральный труп. А при отсутствии рядом верных товарищей и скоростной медицинской помощи вы, товарищ, уже на все 100% не среди нас.  В  воде этого моря,  химических  элементов больше, чем у Менделеева, в его ненавистной всеми учащимися, таблице.   И качают их, эти элементы, из него, ну из моря конечно, не из Менделеева же, усердно, причём всё что ни попадя, благо на дне ещё двух километровый осадок. Евреи всегда называли его «солёным», а не «мёртвым» и действительно ближе ко дну обнаружились бактерии, пожирающие нашу соль и выделяющие в наше море свой отвратительный сероводород!  Сероводород, они выделяю, тоже мне, сенсация! Все выделяют, не они одни!

Когда-то на берегах росли бальзамовые деревья, способные, по словам Сенеки, разорить великую империю - римские матроны платили за бальзам по весу - талант бальзама шёл, за талант золота. От  тех далёких и мрачных дней, осталась крепость Масада, где как общеизвестно, перебили своих близких, а затем и  друг друга свирепые сикарии*   лишь бы не сдаваться ненавистному Риму.  Менее известно, что римские полководцы, приказывали бросать связанных попарно мятежников в воду, дабы убедиться, что утонуть в ней действительно нельзя, как ещё их Аристотель предупреждал. Никто не заботился о дальнейшей судьбе «подопытных», заживо растворявшихся в этом густом солёном аду.

При спуске из Иерусалима к Мёртвому морю, почти не снижая скорости, машины и автобусы, пролетают гостиницу «доброго самаритянина», где описанный в знаменитой притче, сильно покалеченный  еврей, нашёл приют и лечение. Заплатил за него, те две знаменитые полновесные драхмы, неизвестный, но конечно, симпатичный, «самаритянский» добрый  человек. На территории «гостиницы» сегодня открыты красивые мозаики и вполне уместно, предаться воспоминаниям о народе, пришедшем в землю Святую, на место изгнанных Ассирией евреев. Они так сильно прониклись верой, что ни за что не были готовы, признать в вернувшихся, истинных хозяев страны. В общем, друг друга евреи и самаритяне  не  любили.