— Ишь, воин тоже! Пошто тебе сабли?! Ковать — чего надо… Ныне мне самому недосуг, станешь с Уланкой работать.
— Чего ж не идти! — степенно ответил Иванка.
— Ин завтра с утра приходи, — указал Михайла. — Жить станешь дома, харчи мои…
Но Иванка не думал о том, чьи харчи. Ему казалось сейчас, что он может прожить и совсем без хлеба, лишь бы видеть Аленку, лишь бы найти часок, чтобы ей сказать, что обидное слово само сорвалось неволей, что она навеки ему мила и желанна, что он без нее умрет…
Одноглазый сторож приказной избы, иногда при нужде выступавший помощником палача, Пронька Хомут даже радовался мятежу: во-первых, ни воевода Собакин, ни приказные не ходили в съезжую, и он мог спокойно на воле чеботарить. Во-вторых, он знал, что за бунтом последует умиротворение и тогда будут многих пороть, а когда у палача много работы, то его зовут подсоблять. Это дает ему лишний доход. Чтобы увеличить в будущем заработок, он ходил к Рыбницкой башне на сходы «смечать», кто заодно с «кликунами». Когда же не было схода, Пронька Хомут починял сапоги и чеботы для своей семьи и по заказу.
Он ожесточенно приколачивал старый каблук, когда в сенцы сторожки вошел невысокий, седеющий, богато одетый человек.
— Жена есть? — строго спросил он Проньку.
— Есть, государь мой, — ответил сторож, кланяясь, хотя и не знал, с кем говорит.
— Дети?
— Пятеро, — поклонился сторож.
— Вот так кривой! — одобрительно усмехнулся вошедший. — Младшему сколь годов?
— Десять, государь.
— Всех разослать — и робят, и хозяйку, и сам беги созывать приказных, — властно сказал незнакомец, — духом были бы тут! Скажи — окольничий и воевода князь Василий Петрович Львов указал быть не мешкав…
— Слушаю, князь воевода! — обалдело поклонился Пронька, который ничего не слыхал о приезде нового воеводы. — А ты нешто тут ждать станешь? Я тебе съезжую отворю, государь.
Хомут хлопотливо снял с пробоя съезжей избы огромный тяжелый замок. Новый воевода по-хозяйски вошел и брезгливо осмотрел помещение.
— Хозяйку не посылай за приказными — сам беги да робята, а хозяйке вели полы вымыть. Срам развели! — строго сказал воевода.
— Слушаю, князь воевода!
Хомут убежал.
Воевода Собакин не успел распродать воеводского добра. Смена ему пришла из Москвы нежданно — царь прислал нового воеводу, ожидая, что он крепко возьмет в руки всех бунтовщиков и заставит их покориться.
Князь Василий Петрович хотел показать свое мужество и решительность: приняв от Собакина пороховые и городские ключи, он велел ему собираться в Москву, а сам один отправился в съезжую избу. Этим хотел он доказать, что никого не боится, про себя же рассчитывал, что в одиночку не очень приметно… Но на дверях съезжей избы он увидел замок. Только во дворе стояли стрельцы, охраняя каменную клеть, где были положены деньги Нумменса. Увидев замок, воевода спросил у стрельцов, где сторож, и вошел сразу к Проньке в сторожку…
Жена одноглазого уже мыла полы, когда явились первые двое подьячих.
— Бесстыдники! — заорал на них воевода, и оба бухнулись на колени. — Пошто по домам хоронитесь, тараканья порода?
— Смилуйся, князь воевода! Старших нет в приказе, а малым что по себе делать!
— Жалованье государево жрете, — продолжал воевода, — значит, сидеть надо. Не ваше дело больших судить. Приходи да болваном сиди, а сиди! Ишь ты!..
Приказные стояли на коленях. В это время вошли еще двое.
— Еще срамники! — заорал громче прежнего князь Василий Петрович.
Взглянув на двоих, стоявших на коленях, вновь пришедшая пара подьячих тоже бухнулась на колени.
— Запорю всех вас, бунтовщиков! — бушевал воевода. — Посулы да помины брать — вы! Жалованье государево жрать — вы! А в съезжей избе в урочное время быть — так не вы?!
Робко вползали один за другим подьячие и становились рядком на колени. Между тем сторожиха домыла избу до самых приказных, подтерла вымытый пол и поклонилась подьячим, стоявшим на коленях.
— Вы б на чистое перешли, государи мои, я б тут подмыла.
Один за другим подьячие перешли на чистый, еще сырой пол и снова рядком выстроились на коленках. А воевода сидел на краю стола, тыча в пол палкой, шумел:
— Лежебоки вы все, дар-мо-еды!.. Недаром у вас и в городе гиль… Дураки посадские, что всех вас дубьем не побили…
— Ба, чего тут творится! — звучно сказал, входя, Гаврила Демидов.
— Сказывали, что воевода новый, ан сам протопоп обедню тут служит! — воскликнул с деланным изумленьем Прохор Коза.
— Цыть! — выкрикнул князь Василий Петрович, соскочив со стола и палкой ударив о пол.
Он узнал стрелецкого десятника и вспомнил, как ночью смирил его окриком.
— Тише, отец протопоп, мы тебе не приказные на коленках валяться! — остановил воеводу Гаврила.
— А кто же вы таковы? — запальчиво спросил князь.
— Ты прежде с вежеством себя назови — кто сам ты есть, архиерей ли, поп ли какой? — спросил Томила Слепой, выступая вперед. — Обряд у тебя чудной… Мы чаяли, в цареву избу идем к воеводе, а куда попали — не ведаем: ни церковь тебе, ни застенок… Кто ж ты таков?
— Окольничий царский, а ваш воевода, князь Василий Петрович княж Львов, — отпечатал воевода.