Остров Буян

«Пастырска сила!» — теперь размышлял про себя боярин, сидя у печки перед огнем и глядя на мирное трескучее пламя. — «Пастырска сила!.. А сам доселе болячек избыть не поспел. Без войска бы много успел ты с той пастырской силой. Тебя по бокам колотили, доселе с обвязанной шеей, а подвиг лишь твой, что мятеж утих, а мы, бедненькие, сбоку припека!»

Когда боярин сказал, что развесит мятежников по березам на Псковской дороге, Никон опять вступился.

— Повесишь — и псковски заводчики ожесточатся, их тогда не уймешь. Мы царским именем обещали новгородцам милость за то, что ворота отворят. Тебе государь повелел быть со мною в совете, — напомнил митрополит.

«А что я — дите? — размышлял боярин. — Советчик мне надобен в рясе! Отколь у него, у монаха, ратная сметка!..»

В дверь покоя раздался стук.

— Входи, кто там! — крикнул боярин, не обернувшись.

— Здрав буди, боярин Иван Никитич! — произнес знакомый, недавно слышанный голос.

— Кто? — так же, не обернувшись, спросил Хованский.

— Окольничий Афанасий Ордин-Нащекин.

— Окольничий?! Вот те на! Здоров, Афанасий, по батюшке как, не упомню, — сказал Хованский, вставая с места. — Отколе принес бог?

— С царским письмом к тебе, боярин, из самой Москвы. Велел государь тебя спрошать о здоровье, — сказал дворянин, подавая письмо Хованскому.

— Стало, добился и царские очи видел. Что государь?

— Здоров, слава богу.

Боярин склонился к огню и читал царский лист.

— Вишь, Афанасий Лаврентьич, неволей я стал ослушником царским. Чаял государь, мне не войти без бою. Ан я и влез! — воскликнул боярин.

— Государь будет рад. Опасался он усобного кровопролитья, — сказал окольничий. — Честь и слава тебе, боярин!

— Ну, на честь да на славу охотников ныне много, — не выдержал, прорвался Хованский. — Я в Новгород войско привел, а Никон, митрополит, за то себе чести чает. Пастырской силой, мол, он ворота отворил!

— Чужим умом жить охотников много, боярин, — сказал Ордин-Нащекин, про себя разумея самого Хованского, — бог с ними. Впереди тебе труд велик — Псков одолеть. За то одоление пожалует государь. А я, боярин, рад тебе пособити. Тебе славы ратной надо, а мне не много — сесть воеводой во Пскове.

— Просился у государя во Псков на корма? — спросил прямо боярин.

— Сказал государь, как промысел будет над мятежом, по делам глядеть станет. А я чаю, боярин, князю Василию Петровичу Львову ныне сидеть воеводой во Пскове невместно — какой воевода, когда его горожане били да ныне в тюрьме держат!

— И то, — согласился Хованский. — А как ты мыслишь Псков унимать?

— Мыслю монастыри округ города войском занять, дороги отнять округ города, крестьян по добру сговорить на воров да в городе лучших людей поднять на заводчиков.

— А кто ж тебя в город пустит?! Князь Василия Львова держат в тюрьме, князь Федор Волконский в тюрьме же вместе с дьяком, Собакина-воеводу в тюрьму посадили, архиепископа так же, как Никона, волокли и колотили. А ты чаешь в город влезти да на заводчиков добрых людей сговорить.

— Со мной человек боярина Милославского, холоп Первушка Псковитин. Родичи у него во Пскове да многие знакомцы. И мне боярин Илья Данилыч дал того человека, чтобы во Псков послать и тебе дать помогу через псковских дворян.

— Что же тот холоп — сам заводчик, что пустят его во Псков?

— Он сколько лет и во Пскове не был. Да шлю я с ним письма ко всяких чинов людям, к стрелецкому голове, к дворянам, к подьячим. А те люди меня слушать станут, по моему письму учинят.

— Стало, так — войска не надобно, а на место боярина князь Хованского с войском один холоп Милославского будет силен?.. Так, что ли? — ядовито спросил Хованский. — Там — Никон, а тут — тьфу ты, просто холоп!..

— И так и не так, боярин, — объяснил окольничий. — Воры псковские злы. Осадой придешь — биться станут. А ты не ходи осадой. Сиди в Новегороде, жди. Станут они лазутчиков слать: что в Новегороде учинилось? Скажут лазутчики: учинилось добро — повинное челобитье писали, пришел боярин, нового воеводу в съезжую посадил для разных дел, а никого не обидел. Давай отворим ворота и боярина призовем во Псков.

— Никон, что ли, тебя научал? — спросил недоверчиво Хованский.

— Я, боярин, привычен своим умом жить! — вспыхнул Ордин-Нащекин. — Я тебе ранее сказывал, где войско держать подо Псковом, а ныне дворянам то же скажу, и она нам помешки чинить не станут, к стенам допустят…

— По плечу ли холопишке экое дело — сердцами заводчиков завладеть? — усумнился Хованский.

— Не он станет сердцами владать, боярин, мы станем. Он лишь письма свезет. Человек сей верен. Там у него отец. Заводчика Прошку Козу он знает. С моим человеком верным, подьячим Захаркой, знаком, — пояснил окольничий. — Боярин Илья Данилыч на промысел надо Псковом его обещал во дворяне возвесть — разорвется холоп ради чести.

— Из холопов дворян деять?! — воскликнул Хованский. — Много берет на себя кум Илья Данилыч! Эдакий дворянин, глядишь, на дворянской девице женится, а через два колена внуки станут себя от князя Рюрика почитать!.. С тобой холоп?

— Коней у двора бережет, — сказал Афанасий.

Первушку призвали в дом.