Остров Буян

— Себя блюду и тебя тому ж обучаю, — твердо сказал Первушка.

— А ты бы, чем на бездомных сирот изветничать, кои сами едва себе приют отыскали, ты бы на сильных да на богатых… Царь правду любит — он тебя за то наградит… Отдай боярину псковских людей челобитье…

— Опять за свое! Недосуг с тобой ныне! — как бы вспомнив какое-то спешное дело, отмахнулся Первушка. — Постой, ужо потолкуем…

Первушка оделся богато и чисто и вышел.

Иванка остался один.

Каморка Первушки была при черном крыльце боярского дома. Где-то здесь рядом, как похвалился Первушка, находилась опочивальня самого боярина, и через тайную дверь в нее было можно пройти от Первушки. У Иванки мелькнула мысль самому без волокиты пролезть к боярину и отдать ему челобитье…

Иванка решил пока проскользнуть в покои и оглядеться, куда и в какую дверь надо идти, чтобы после, в решительную минуту, действовать быстро.

Он высунулся из каморки. Никого из многочисленных слуг уже не было видно. Оглянулся по сторонам. Тяжелые полукруглые своды низко нависли вокруг. В темноте Иванка шмыгнул в низкую дверь и, забыв нагнуться, ушиб голову, отчего чуть не вскрикнул. Он затаился, услышав вблизи за дверью приглушенные голоса. Один был голос Первушки, и странно — второй был тоже знакомый… Иванка прижался в глубокой нише двери.

— Скуп ты, — говорил Первушка, — твой батя куда добрей!

— На, на, пес! На, холоп, чтобы ты подавился! На девок мне не оставил! — огрызнулся гость, и послышалось звяканье денег.

— За эки денежки вот и товар, — гыгыкнул довольный Первушка, — а девок, слыхал, тебе дома хватает!

— Испрожился я в Москве, ожидая того товара, — ответил гость. — Ну ладно, теперь и домой. От тебя в поклон батожья привезу да плетей и Гаврилке с Томилкой и присным.

Первушка захохотал… Громыхнула отодвигаемая скамья. Иванка, чтобы не попасться, кинулся обратно в каморку брата, силясь вспомнить, чей голос слышал он за дверью. Первушка вошел вслед за ним, довольный, веселый. Удало звякнул деньгами.

— Пентюх ты, пентюх, Ваня! На том и Москва стоит, чтобы умные люди богато жили, мед-пиво пили!..

Первушка высыпал из рукавицы на стол кучку денег и, считая, стал раскладывать в стопки…

— Челобитье боярину отдал? — спросил Иванка.

— Опя-ять за свое! — тоскливо сказал Первушка. — Поспею, отдам. Не мешай…

— Чего не мешай?! Июдские деньги считать?! — воскликнул Иванка. И вдруг у него заняло дух… Он вспомнил: знакомый голос Первушкина гостя был голос Василья Собакина.

— Где извет?! Где извет?! — закричал Иванка дрожащим голосом.

— Боярину я его отдал… — нетвердо и робко сказал Первой.

— Врешь! — крикнул Иванка, и он схватил Первушку за горло. — Отдашь назад? — скрипнув зубами, спросил он.

Первушка услышал в его голосе столько злости, что испугался.

— Отняли у меня извет, — прошипел он. — Нету… Нету его у меня, пусти!.. Пусти, сатана…

Иванка отпрянул.

— Нету?! — в ужасе и отчаянье переспросил он.

— Крест поцелую, что нет! — Сказав эти слова, Первушка робко прижался к стене и, защищаясь, протянул вперед руки.

— Продал… Собакину-сыну… Продал извет, Июда! — совсем тихо сказал Иванка, и он ударил брата в скулу кулаком неожиданно, коротко и сокрушительно.

Первой, беспомощно охнув, откинулся на скамью…

Иванка молча оделся и вышел из дому. Воротный сторож уже знал, что это Первушкин брат, и, ничего не сказав, пропустил его. Иванка пошел быстро вон из Кремля, торопясь добраться до дома, где жил Кузя, сказать Кузиному крестному, чтобы с попутными предупредил Гаврилу, — это было первой Иванкиной мыслью. Кузин крестный, служа в Ямском приказе, мог найти случай с верным ямщиком переслать во Псков грамотку…

Но когда Иванка дошел, в ставенных щелях Кузиного крестного было уже темно.

«Спят!» — подумал Иванка и двинулся вниз по Варварке к дому Романова.

Он не торопился, вовсе забыв о том, что скоро должны запереть решетки. Мысль о пропавшей челобитной и предательстве брата так поглотила его, что он даже не опасался ночной стражи, которая могла схватить его как явного вора за то, что он ходит без фонаря по темным улицам города…

Боясь за участь псковских челобитников, Иванка чувствовал себя как бы соучастником предательства Первушки и укорял себя за поспешное доверие к брату…

Во дворе Романова он постучался в избу, где уже ночевал не одну ночь, но ему не отворили дверь.

— Тесно, не взыщи, — ответил ему Шерстобит Сеня, который был как бы старшиною в избе.