— Вот видишь, здесь все есть.
Вернулась к нему с лекарствами, а глаза его не видят, перед ними пелена туманная, а за этой пеленой вовсе не этот подвал, а наш мыс, где мы рвем цветы раона и он кружит меня на руках.
— Положи это все. Побудь со мной, Бабочка. Побудь со мной, пока не началось.
Рик стоял над нами, и я видела его тень на полу, но не смотрела на него, я смотрела на Мадана, и мне казалось, он говорит сквозь вату, и его лицо размазано, как неудачный рисунок акварелью. Неправильный рисунок. Я не хочу его. Я хочу оказаться не здесь. Я хочу открыть глаза и проснуться. Пусть даже в какой-нибудь вонючей яме на свалке, только не здесь и не сейчас.
— Я промою рану, и мы уйдем отсюда. — слышу свой голос, он что-то говорит, что-то странное, а не смеется, пока брат несет меня ко рву с дождевой водой, а синие цветы ложатся нам под ноги, — Я вколю тебе обезболивающее, и у тебя появятся силы, чтобы уйти.
Потянулась к его ноге, доставая нож, чтобы вспороть ткань чуть ниже бедра. Штанина пропиталась кровью, но из-за того, что его брюки были черными, я не заметила там, наверху.
Брат перехватил мои руки. Боже. Какие горячие у него ладони — кипяток.
— Я не могу пойти с вами. Вы пойдете одни. Вы взорвете гребаный лаз и завершите начатое.
Я его не слушала, не хотела слышать. Разодрала штанину и надрывно застонала, когда увидела рваную рану до кости, которая почернела по краям и уже не кровоточила, от нее по коже разошлись тонкие полосы, как сетка вздувшихся посеревших вен. Когда намочила вату спиртом, Мадан снова схватил меня за руки и потянул на себя.
— Побудь со мной, любимая. У меня мало времени. Иди ко мне. Не трать его на ерунду. Мне не помогут ни промывания, ни антибиотики, и мы оба об этом знаем.
Резко привлек к себе, а я впилась негнущимися пальцами в воротник его рубашки, с ужасом слыша, как его сердце то бешено колотится, то почти замирает. Действие вируса то сужает, то сильно расширяет сосуды. Скоро они начнут лопаться, и тогда все тело покроется вот такой сеткой вен.
— Рик, уводи ее наружу. — прохрипел Мад, — Мне оставь пару лимонок. Я утяну за собой несколько тварей, прежде чем сдохнуть.
Попытался оторвать меня от себя, но я впилась в него намертво.
— Никуда не пойду. Не оставлю тебя.
— Пойдешь… пойдешь. — гладит меня по волосам и кусает свои губы. Ему больно. Я вижу. Я это чувствую сама, кожей, сердцем, потому что мне больно вместе с ним.
— Нееет, — очень тихо, каким-то протяжным воем, сильнее сжимая пальцы на его рубашке, — с тобой хочу. Твоя жизнь — моя жизнь.
Гладит меня очень горячими ладонями по голове.
— Нет, маленькая. Твоя жизнь больше не моя, она принадлежит Дане. Ты должна… ее найти.
Я зажмурилась и почувствовала, как слезы разъедают мне глаза, а грудную клетку, прожигают дыры на сердце поверх старых ран. И я вряд ли выдержу эту пытку. У меня нет сил. Я больше не смогу.
— Ты мне обещаааал. Ты мне обещал, что мы уйдем. Ты мне слооовооо дал. Мадан.
— Знаю, девочка. Дал. И не сдержал. Я старался. Прости меня.
У него такой голос спокойный. А у меня внутри все корчится. Я вздохнуть не могу от боли. Меня трясет так же, как и его. Внутри ярость полыхает. Адская отчаянная ярость. Приподнялась и ударила его по груди и тут же пожалела об этом, потому что он невольно дернулся. Джен говорил, что зараженные испытывают дикую боль во всем теле. Вирус разъедает им внутренности, и они разлагаются живьем.
— Ты пойдешь со мной, — простонала я, заглядывая ему в глаза, — Ты это сделаешь. Ты пойдешь со мной. Мы найдем вакцину… она ведь должна быть. Должнаааааааа, — срываюсь в истерику и тут же глажу его лицо, — пожалуйста, любимый, вставай. Пошли отсюда.
Он отрицательно качает головой, и я вижу, как сильно его лихорадит, как стучат зубы и пот течет по вискам. Трогаю лоб и в ужасе одергиваю руку — он весь горит.
— Я уже не встану, Най. Я почти не чувствую ног, — гладит меня по лицу, трогает мои брови и глаза, — какая ты красивая. Я когда-нибудь говорил тебе, какая ты у меня красивая?
— Нееет. Не надо. Не смей мне это сейчас говорить. Не надо, пожалуйста. Только не сейчас. Не сегодня.
— Уходи, Найса. Уходи с Риком. Времени слишком мало.
Целую его виски, вдыхая запах и чувствуя, как меня разрывает от этой агонии.
— Пусть идет один. Пусть идет и скажет им не взрывать, а ждать нас. Я вытащу тебя отсюда.
— У нас десять минут, — глухо сказал Рик, и я наконец-то смогла на него посмотреть — бледный со сжатыми губами, — надо уходить.
— Иди сам.
— Я не могу нарушить инструкции, я буду должен взорвать люк.
— Значит, сделаешь, что должен. Иди.
— Бляяядь какая же адская боль. Уходиии, Най. Не смотри на это.
Повернулась к Мадану, его глаза закатились, и тело начало дергаться в конвульсиях. Схватила шприц, набрала полную ампулу антибиотика и вколола ему в вену на сгибе локтя, а после еще и лошадиную дозу обезболивающего.
Хаотично глажу его по голове, по шее, по плечам, не чувствуя, как у самой ручьем катятся слезы и капают ему на грудь, впитываясь в черное сукно рубашки.
— Сейчас станет легче. Не будет так больно. Должно помочь. Обязательно.