Самым главным было присутствие Кнута на обследовании, его рассказы о собственных переживаниях. Это помогло сделать наши вопросы ненавязчивыми, избежать атмосферы допроса, создать дружескую и товарищескую обстановку — мы все были заодно, мы были единомышленниками и стремились к одной цели — разъяснить ситуацию и ободрить больных маскуном. Дело в том, что цветовая слепота сама по себе не вызывает у местных жителей особой тревоги, но этой аномалии сопутствует масса предрассудков и страхов. Люди боятся, что болезнь может прогрессировать и привести к полной слепоте, что она сочетается с умственной отсталостью, безумием, эпилепсией или болезнями сердца. Некоторые верили в то, что цветовая слепота возникает из-за беспечности будущей матери во время беременности, другие думали, что цветовая слепота заразна. Люди видели и понимали, что цветовая слепота встречается преимущественно в некоторых семьях, но не имели представления ни о рецессивных генах, ни о наследственности. Мы с Бобом изо всех сил старались объяснить островитянам, что маскун не прогрессирует, он поражает только цветовое зрение, и что с помощью простейших оптических приспособлений — темных солнцезащитных очков или козырьков, уменьшающих яркость освещения, и увеличительных стекол и монокуляров, позволяющих читать и хорошо видеть вдаль, — человек с маскуном может успешно окончить школу, хорошо жить, путешествовать, работать так же, как и все остальные. Но лучше всяких слов в нашей правоте людей убеждало одно только присутствие Кнута, который сам пользовался темными очками и увеличительным стеклом, что дало ему возможность свободно и по собственному усмотрению распоряжаться своей жизнью.
Выйдя из медпункта, мы начали раздавать привезенные с собой солнцезащитные очки и шапки с козырьками. Результаты были самыми разнообразными и подчас неожиданными. Одна молодая мама с плачущим и сильно щурящимся ребенком на руках взяла у нас пару крошечных детских очков и надела их на личико малыша. Ребенок успокоился, в его поведении возникла разительная перемена. Он перестал щуриться, широко открыл глаза и принялся с любопытством смотреть по сторонам. Зато старуха, самая старая больная с ахроматопсией на острове, возмущенно отказалась от предложенных очков, сказав, что прожила без них восемьдесят лет и не собирается надевать их на посмешище соседям и внукам. Однако многим другим взрослым и подросткам с ахроматопсией очки понравились. Они морщили носы от непривычной тяжести очков, но было видно, что яркий свет перестал донимать их с прежней силой.
Говорят, что когда Витгенштейн к кому-нибудь приезжал, он мог оказаться либо самым покладистым, либо самым трудным гостем. В первый день он ел с большим аппетитом и удовольствием все, что хозяйка подавала на стол, но все остальное время при каждом приеме пищи он требовал, чтобы ему подавали то же самое. Многим подобное поведение кажется странным и даже патологическим, но не мне — я обладаю теми же наклонностями и считаю такое предпочтение совершенно нормальным. В самом деле, предпочитая однообразное питание, я, в отличие от Кнута и Боба, просто наслаждался неизменной пищей Пингелапа. Наш завтрак, который, впрочем, затем повторялся в виде обеда и ужина, состоял из таро, бананов, плодов пандана, хлебного дерева, ямса и тунца, за чем следовали папайя и кокосовые орехи с их вкусным молочком. Я обожаю рыбу и бананы, и такая диета пришлась мне по вкусу.
Однако все мы единодушно восстали против «Спама», который подавали три раза в день — к завтраку, обеду и ужину. Я недоумевал, почему островитяне так привязаны к этой дряни, имея возможность придерживаться здоровой, питательной и вкусной диеты? Особенно поражает тот факт, что островитяне с трудом могут позволить себе эту «роскошь», потому что им и без того не хватает денег, которые они могут выручить лишь вывозом на Понпеи копры, ковриков и пандановых плодов. Я вспомнил беседу с толстым консервным королем в самолете, а теперь, на Пингелапе, смог воочию убедиться в силе этого поистине болезненного пристрастия. Как получилось, что не только на Пингелапе, но и на других островах Тихого океана люди стали прожорливыми жертвами этой гадости, несмотря на ее вред и дороговизну? Оказывается, я был не первым, кто заинтересовался этой загадкой. Позднее, когда я прочитал книгу Поля Теро «Счастливые острова Океании», я узнал о его гипотезе, касающейся наркотической зависимости местного населения от «Спама»:
«Моя теория заключается в том, что каннибализм, к которому прежде было склонно население Океании, нашел свою отдушину в пристрастии к «Спаму», потому что эти консервы напоминают близкий к вкусу свинины вкус человечины. «Длинные свиньи» — так называли в Меланезии «отваренных» людей. Фактом является то, что людоеды Тихого океана эволюционировали, или, может быть, деградировали до пожирателей «Спама». Если же у них нет под рукой этой пакости, то они с удовольствием едят солонину, вероятно из-за присущего ей привкуса мертвечины».