Остров дьявола

Неожиданно плавно текущие мысли его застопорились, остановились, как останавливается киноаппарат, и тогда на экране замирает какой-то один кадр. Для Макса этим кадром было слово "шпион". В его сознании оно как-то не совмещалось логически с другими словами: "готов поручиться". И он сразу спросил самого себя: трезво, или как советовал Штейнман, "с холодным беспристрастием", - сможет ли он поручиться? И прежде, чем ответить на этот вопрос, он попробовал разобраться в обоснованности подозрений Штейнмана. Кэтрин никогда не скрывала, что у нее есть старший брат. Педро работал в Мексике портовым грузчиком. Последнее письмо от него было получено три года тому назад, в котором он сообщал, что уволился и нанялся матросом на торговое судно, название которого позабыл или не хотел сообщить. С тех пор от него не было никаких вестей. Что ж, все логично, естественно, во всяком случае нет оснований подозревать, что Педро находится на красной Кубе. В увлечении Кэтрин фотографией Макс также не находил ничего предосудительного: снимки она делала вполне профессионально, как пейзажи, так и портреты. Портреты друзей и знакомых она щедро и безвозмездно раздаривала. Три ее фотографии - два пейзажа и портрет - есть и у Макса. "Шпионка. Странно… Чья, на кого работает? - спросил Макс самого себя и улыбнулся вдруг зародившейся мысли: - Вот было бы забавно, если б Кэтрин оказалась моим коллегой".

Вчера вечером Веземану удалось поймать в эфире концерт из произведений Баха в исполнении органа. Он записал весь концерт на магнитофонную ленту. Сегодня он собирался пригласить ее к себе послушать Баха и затем подарить ей кассету с записью концерта. Ему было приятно делать ей скромные подарки. Собственно, Бах был предлогом: ему хотелось видеть ее, говорить с ней наедине, слушать ее плавную речь, незатейливые, но всегда такие непосредственные, искренние рассказы, прерываемые отрывистым, то печальным, то веселым смехом; любоваться кофейно-матовым загаром ее лица и рук и предаваться тому сладкому состоянию, когда ощущаешь, как в тоскующей душе закипают возвышенные и прекрасные порывы.

В последнее время их встречи становились все чаще - либо на пляже, либо в роще кокосовых пальм, вытянувшейся вдоль берега неширокой, всего на полсотни метров, полосой. Реже они встречались у него на квартире, находя для таких встреч благовидный повод. Предлоги находил или придумывал Макс, иногда они были слишком нарочиты, - Кэтрин это видела и озорной улыбкой давала понять Максу, что она разгадала его хитрость, но от приглашения не отказывалась: видно, и ей было приятно встречаться у него дома в интимной обстановке. Макс держался с ней в рамках приличия, ничего предосудительного ни в словах ни в действиях себе не позволял, что после откровенного разговора с Мануэлой даже обижало Кэтрин: он, де, смотрит на нее, как на ребенка. А между тем в податливой и впечатлительной душе ее разгорался первый огонек еще неизведанного, таинственного, трепетно-желанного чувства, о котором Мануэла говорила ей, как о безумстве. Огонек этот вспыхнул однажды украдкой, исподтишка, помимо воли и желания самой Кэтрин. Он пугал ее и в то же время забавлял. Ей казалось, что она надежно управляет им и не позволяет ему выйти из-под контроля, что он послушен ее разуму, который в свой черед сеял сомнения и колючие вопросы. Кэтрин знала, в каком страшном учреждении она работает, отдавала себе отчет и в том, что окружающие ее начальники, все эти сеньоры доктора - куны, диксы, левитжеры, кларсфельды - преступники, как и те, кто призван их охранять и оберегать их тайну, - штейнманы, веземаны, кочубинские… Но почему-то сеньора Веземана она исключала из шайки врагов человечества. "Он не такой, как другие", сказала она Мануэле, и это был голос не разума, а сердца.. Разум не мог объяснить, почему Веземан не такой, как Штейнман, с которым они работают в одной упряжке, - разум доверялся сердцу, потому что горячее девичье сердце мудрее и тоньше холодного рассудочного разума.

Макс уже настроил себя на встречу с Кэтрин у него дома, где их ждал Бах, хотя Кэтрин об этом еще ничего не знала. Он скажет ей в полдень, когда она будет идти на обед. Он увидит в окно из своего кабинета и окликнет ее: мол, подожди, дело есть. Странно: человек большой внутренней выдержки и хладнокровия, он перед каждой встречей с Кэтрин испытывал мальчишеское волнение, похожее на чувство стыда, и тогда в душе с вымученной насмешливостью он называл себя кающимся грешником.