Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира

— На улице дождь? — догадалась девушка за стойкой, пока я заполнял регистрационную карточку, прерываясь, чтобы чихнуть и попытаться мокрым рукавом вытереть мокрое лицо.

— Нет, просто наш корабль затонул, и последние несколько миль пришлось добираться вплавь.

— Да? — удивилась она, и ее тон заставил меня заподозрить, что она не слишком внимательно вслушивается в мои слова. — Вы поужинаете у нас, мистер… — она взглянула на залитую водой карточку. — Мистер Брайлкрим?

Я взвесил альтернативный вариант — долгий путь под розгами дождя — и почувствовал, что не хочу выходить. К тому же усилиями ее мозгов с горошину и моих мокрых каракулей можно было надеяться, что ужин поставят в счет другому постояльцу. Я сказал, что поем здесь, получил ключ и, оставляя за собой мокрые следы, отправился на поиски номера.

Среди многих сотен других вещей, в которых Британия далеко ушла от 1973 года — а стоит на минуту задуматься, и становится ясно, что список впечатляющей длины, — мало что удалилось дальше, чем обслуживание в обычном английском отеле. Теперь к вашим услугам цветной телевизор, кофе с пакетиком умеренно вкусных печений, собственная ванная с пушистыми полотенцами, корзиночка ватных шариков радужной расцветки и набор саше и пластиковых бутылочек с шампунями, гелями для ванны и увлажняющими лосьонами. В моем номере даже имелась удобная лампочка над кроватью и две мягкие подушки. Я был вполне счастлив. Я налил полную ванну, выплеснул в нее все гели и увлажняющие кремы (не тревожьтесь за меня, при ближайшем рассмотрении состав во всех оказался одинаковый) и, пока шапка пенных пузырьков медленно поднималась к уровню трех футов над поверхностью воды, вернулся в комнату и приступил к занятию, привычно поглощающему всех одиноких путешественников: тщательно и вдумчиво разбирал рюкзак, раскладывая мокрые вещи — на батарею, чистые — на кровать с такой аккуратностью, будто собирался на первый школьный бал, дорожный будильник, часы и чтиво — на столик у кровати в безупречном порядке, лампочку над кроватью — повернуть поуютнее и приглушить; и наконец, с восторженным воплем и хорошей книжкой в руках надолго нырнул в пену такой пышности, какую увидишь, пожалуй, только в фильмах Джоан Коллинз.

Потом, в свежем наряде, окруженный колдовским ароматом роз, я ввел себя в просторный и пустой обеденный зал. Меня проводили за столик, где бумажные салфетки были сложены цветочком в винном бокале, солонка и перечница из нержавеющей стали покоились в лодочке той же стали, масло в масленке было старательно вырезано зубчатыми колесиками, а в узкогорлой вазе торчал пучок искусственных лилий. Все эти финтифлюшки сразу поведали мне, что еда будет не из лучших, зато подают здесь с отработанной пышностью. Я закрыл глаза, просчитал до четырех и не глядя протянул руку, попав прямо в корзинку с булочками, подставленную услужливым официантом. Должен сказать, мой опыт и точный расчет произвели на него впечатление и сразу дали понять, что он имеет дело с испытанным путешественником, который легко найдет дорогу в разнообразии зеленых супов-пюре, овощей, поданных со своей ложечкой каждый, и кружочков задубелой кожи, гордо поименованных «ветчинными медальонами».

Появились еще трое посетителей: довольно округлые отец и мать и совсем уж шарообразный подросток-сын. Официант предусмотрительно посадил их так, чтобы мне было удобно производить наблюдения, не вертясь и не вытягивая шею. Смотреть, как люди едят, всегда интересно, но нет ничего интереснее зрелища троицы набивающих рты толстяков. Любопытно, что даже самые жадные и прожорливые толстяки — а сидящее передо мной трио явно относилось к чемпионам по обжорству — за едой всегда имеют недовольный вид. Можно подумать, они выполняют давно наскучившую обязанность перед своим брюхом. Пока есть еда, они склоняются над ней и ложками забрасывают в себя, а в перерыве между блюдами сидят, скрестив руки на животах и озирая помещение, и ведут себя так, будто сидящие рядом им не представлены. Но подкатите к ним тележку со сластями, и все изменится. Они азартно закурлычут, и занятый ими угол комнаты сразу наполнится звуками оживленной беседы. Так было и в этот вечер. Мои сотрапезники поглощали провизию с такой скоростью, что вдвое обогнали меня и, к моему нескрываемому ужасу, сожрали последние остававшиеся на тележке профитроли и шварцвальдское печенье-гато. Я заметил, что мальчишка взял себе двойную порцию того и другого — жадный поросенок!

Мне осталось выбирать между водянистой сладкой мелочью, меренгами, которые взрываются, как праздничные хлопушки, едва к ним прикоснешься ложкой, и пудингом со сладкой масляной пропиткой, а тем временем пузатое трио прошествовало мимо моего столика, и подбородки у них блестели от шоколада. Я ответил на их вежливые сытые улыбки кременно-твердым взглядом, предупреждавшим больше со мной не шутить. Думаю, они поняли намек. На следующее утро они выбрали столик так, чтобы мне их было не видно, и дали мне солидную фору в выборе сластей.