Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира

Наконец подошел двухвагонный «подкидыш», и мы загрузились. Честное слово, это самые неуютные, утилитарные, глубоко непривлекательные поезда: сиденья с жестким краем, необъяснимая одновременность горячих и холодных сквозняков, резкое освещение и, сверх всего, невыносимая гамма цветов, со всеми этими оранжевыми полосами и невероятно щегольскими шевронами. Кому пришло в голову, что пассажирам поезда, особенно в ранний утренний час, приятно оранжевое окружение? Я с тоской вспоминал старые поезда, еще ходившие в ту пору, когда я только приехал в Британию: в них не было скамей, а были купе с отдельными входами, каждое — маленький мир в себе. Открывая дверь такого купе, вы неизменно испытывали волнение, не зная, что за ней окажется. Было нечто приятно интимное и непредсказуемое в столь тесной близости с незнакомцами. Помнится, в одном из таких поездов моего соседа по купе, застенчивого молодого человека в тренче, вдруг щедро стошнило на пол — в то время по стране ходил грипп, — причем у него хватило наглости сойти на следующей станции, оставив нас троих весь вечер сидеть со стянутыми лицами, поджимая ноги и притворяясь по неподражаемому британскому обычаю, будто ничего не случилось. Если подумать, может, и к лучшему, что тех поездов больше не осталось. И все-таки я недоволен оранжевыми шевронами.

Мы ехали вдоль берега через широкие речные устья, между скалистыми холмами, мимо серого плоского пространства залива Кардиган. Названия попадавшихся по пути городков звучали как клубок в кошачьих лапках: Лливингврил. Морфа Мауддах, Лландеквин, Диффрин Ардудви. В Пенриндэудрэте поезд наполнился разновозрастными детьми в школьной форме. Я ожидал воплей, табачного дыма и летающих по вагону предметов, но дети оказались безупречно благовоспитанными, все до единого. Вышли все они в Харлехе, и в вагоне вдруг стало пусто и тихо — так тихо, что мне стал слышен разговор, который сидевшая позади меня пара вела на валлийском, и я просто заслушался. В Бармуте мы пересекли еще одно широкое речное устье по шаткому на вид деревянному мостику. Я где-то читал, что на несколько лет этот мост закрывали, и Бармут до недавнего времени был конечной станцией на линии. То, что БЖД выделили деньги на ремонт моста и открытие линии, выглядит чудом, но ручаюсь, что если вернуться сюда через десять лет, эта полузабытая линия-работяга окажется в руках энтузиастов вроде тех, из Блэно-Ввестиниог, и какой-нибудь хлыщ с усишками скажет мне, что в Шрусбери я не попаду, потому что мои планы не согласуются с их расписанием.

Так что спустя три четверти часа и 105 миль я порадовался, что попал в Шрусбери, пока это еще возможно. Далее я намеревался повернуть на север и продолжить свой марш к мысу Джон-о-Гроутс, но, проходя по платформе, услышал объявление о посадке на Ладлоу и, повинуясь какому-то порыву, сел в поезд. Столько лет мне твердили, что Ладлоу — прекрасное место, и тут мне вдруг пришло в голову, что, возможно, это мой последний шанс его повидать. Вот каким образом я через двадцать минут высадился на пустынную платформу в Ладлоу и отправился по длинному склону холма наверх, к городку.

Ладлоу и в самом деле очаровательное и приятное местечко на холме над рекой Тем. Там, кажется, есть все, чего можно пожелать от селения, — книжная лавка, кино, завлекательные на вид чайные и булочные, пара «семейных мясников» (мне всегда хочется спросить: сколько возьмете за разделку моей?), старомодный «Вулворт» и обычный ассортимент аптек, пабов, галантерей и тому подобного, причем все оформлены достойно и с уважением к среде. Гражданское общество Ладлоу позаботилось повесить на многих зданиях таблички, извещающие, кто в них жил. Одна такая висела на стене «Анджелы» — старой почтовой станции-гостиницы на Брод-стрит, ныне, к сожалению — надеюсь, что временно, — закрытой. Эта табличка сообщала, что знаменитая почтовая карета «Аврора» когда-то покрыла сотню или около того миль до Лондона за 27 часов, что доказывает, как далеко ушел прогресс. Теперь Британская железная дорога сократила этот срок чуть ли не вдвое.