Остров Эллис

Циник по природе, Кейзи не питал иллюзий относительно того, как делались дела в Нью-Йорке. Человек десять — большинство из них неизвестно широкой публике — контролировали город, и чтобы начать в Нью-Йорке какое-нибудь большое дело, следовало каким-то образом получить их согласие. Реформаторы, еще сорок лет назад пытавшиеся очистить город от подобных явлений, называли это коррупцией. Кейзи же считал, что эта форма управления была единственной, при которой город таких размеров, как Нью-Йорк, мог функционировать.

Во всяком случае, если это и называлось коррупцией, тогда, по мнению Кейзи, многое было за нее.

Именно сейчас, когда он стоял в зале Эллис Айленд, окруженный ничего (по его мнению) не стоящими людьми, и ждал появления своих двух племянниц, Кейзи О'Доннелл пребывал в мрачном расположении духа. Он был важным человеком, с прочным положением, а тут его двух родных племянниц пропускают через Элли Айленд, будто они были грязными итальяшками или словаками!..

Наконец, он заметил Бриджит. Он узнал ее по фотографии, которую она ему прислала. И даже при том, что она выглядела чем-то расстроенной, его поразило, насколько она красива.

Она, в свою очередь, также узнала его по присланной им фотографии, но при этом он так выделялся в своем щегольском белом костюме и шляпе, что она вряд ли смогла бы не узнать его в этой бедно одетой толпе поручителей.

Да и вообще, Кейзи О'Доннела нельзя было не заметить. В свои тридцать семь он обладал прекрасной чисто ирландской наружностью, подкрепленной сорока фунтами лишнего веса. Он был известен своими рыжими волосами, румяным лицом и большой бородавкой на левой стороне подбородка.

После того, как охранник проверил ее бумаги, Бриджит поспешила к своему дяде, изо всех сил желая обнять его.

— О, дядя Кейзи, благодарение Богу — ты здесь! — сказала она раньше, чем он успел открыть рот для приветствия. — Чертов доктор, совершенно протухший на этой работе, заявил, что у Джорджи болезнь, о которой я вообще никогда не слышала, и они поместили ее в карантин, а теперь и вовсе намерены отправить назад в Ирландию. И все из-за этой грязи. Ты долженчто-нибудь сделать!

Дядя заморгал глазами.

— А что за болезнь?

— Трахома или что-то в этом роде. Он сказал, что она может ослепнуть, но я не верю ни одному его слову.

Кейзи О'Доннелл с неодобрением проворчал:

— Трахома! Боже мой… знаешь, если бы вы плыли вторым классом, как я говорил тебе, вместо того, чтобы ехать в этом чертовом паршивом третьем, вы обе были бы уже у тети в Бруклине.

— Знаю, это моя вина. Но ты можешь что-нибудь сделать?

Практичный Кейзи стал перебирать в уме свои связи в Иммиграционной службе… Он не знал никого, кто был бы связан с ней напрямую, но Арчи О'Мелли, в чьем ведении были городские доки, мог знать кого-либо, а Арчи был из тех, с кем Кейзи выпивал, и более того — Кейзи был крестным отцом второй дочери Арчи, Маурин…

— Да, кое-что я смогу сделать, — буркнул он, взяв у нее чемодан. — Давай, поехали в Бруклин.

— Подожди! Я должна сказать Джорджи, она будет беспокоиться…

— Ты не можешь вернуться туда сейчас.Подожди, пока я смогу переговорить кое с кем.

— Но…

— Ты будешь делать то, что скажу я, —в ответ почти закричал он.

И Бриджит решила, что ей не следует слишком давить на дядю. Казалось, он вот-вот взорвется.

И спокойно, почти кротко она последовала за ним.

Гарри Эпштейн закурил сигарету и оглядел Орчард стрит. Гарри всегда можно было найти на Орчард стрит в это время дня. И другие люди его профессии слонялись вокруг причала. Но Гарри знал, что эти «зелененькие», как раз созревшие для его условий, захотят сначала хоть чуть-чуть поглазеть на город. Сначала они уставятся на трамвай, потом на мойщиков окон в многоэтажных домах, потом на тысячи людей, снующих по раскаленным улицам в нижней части Ист Сайда, на коляски и орущих детей, на огни пиротехники и, наконец, на важно прохаживающихся полицейских…

И только после того, как они удовлетворят свое любопытство, они «созреют» для Гарри, а Гарри, в свою очередь, будет готов для них. Гарри, которому исполнилось уже двадцать семь, сам был сыном еврея, эмигрировавшего из России, но родился уже в Нью-Йорке. Он был американцем, говорил по-английски и хорошо соображал.

Гарри не видел ничего предосудительного в том, чтобы подзаработать на «зелененьких». Его родителей тоже хорошо «поднажали», когда они приехали сюда в 1885 году. «Новички» или «зеленые», как презрительно называли вновь прибывших иммигрантов, для того и были предназначены, чтобы их немного «поднажать».

Но для того, чтобы это выглядело пристойно, Гарри называл свою профессию службой. Он приметил двух молодых людей и через толпу направился прямо к ним. Заметить «зеленых» было совсем не трудно. Они всегда выглядели озадаченными и какими-то потерянными. И эти двое были такими же озадаченными и потерянными, как и многие другие, которых он видел в течение многих месяцев.

— Добрый день, — произнес он, приподнимая соломенную шляпу и приятно улыбаясь.

Вычислив, что тот, что пониже, был из России, он повторил еще раз по-русски: