— И мне надоело быть твоим «жиголо», — крикнул он. — Давай, выходи замуж за своего богатого сенатора и будь великосветской дамой. Кто этого не хочет? Ты была добра ко мне — не отрицаю. Ты заботилась обо мне, желая, чтобы я стал твоей собственностью, а я позволял тебе делать это. Но Марко Санторелли —
— Бог мой, — проговорила она. — Вот опять твой характер. Полагаю, итальянец
Он медленно застегивал рубашку. Затем непроизвольная улыбка тронула его губы.
— Допускаю, что мне нравится устраивать сцены, — сказал он. — И мы останемся друзьями.
Она подошла к нему. Он обнял ее и поцеловал.
— Спасибо за все, — прошептал он.
— Дорогой мальчик, — произнесла она, скрестив пальцы у него на лбу. — Дорогой Марко. Ты был моей молодостью, а теперь моя молодость закончилась.
Он удивился, увидев на ее глазах слезы. Он никогда не видел, чтобы Мод Чартериз плакала.
После двенадцатой серии «Дьявола в алой маске» Марко повел Джорджи прогуляться по Вашингтон сквер. Дул прохладный майский ветер, на Джорджи было белое платье и легкое пальто. Как и обычно, когда она гуляла с Марко, она держала его за руку. Сначала он был ее поводырем — теперь же это был жест привязанности. Слепота обострила остальные чувства Джорджи, и она почти чувствовала возникшее между ними напряжение. Марко молчал, пока они не дошли до площади. Затем он помог ей сесть на скамейку и сам сел рядом.
— Что мучает тебя? — мягко спросила она, взяв его за руку.
— О, я не могу тебе сказать. Нет, могу. Я даже
— Если ты хочешь сказать, что ты мне нужен, ты абсолютно прав. Мне нужны твои глаза, мой дорогой Марко. И мне нужно твое сердце. Ты знаешь, я схожу по тебе с ума! — она улыбнулась. — И это происходит во время каждого похода в синематограф.
— Но есть кое-что обо мне, чего ты не знаешь. Я не Дирк Дерринг, чистый и отважный, никогда не совершающий грязных поступков. Я — Марко, а Марко делал в своей жизни не только благочестивые вещи.
Она вздрогнула:
— Что?
— Есть английская актриса… мисс Чартериз…
— Да, я помню, ты говорил о ней на пароходе. Это ведь она недавно вышла замуж за сенатора Огдена?
— Верно. Два дня назад. Я был ее садовником в Италии, и она мне сделала определенного рода предложение… а, черт, короче, она предложила мне стать ее «жиголо». Я отказался, но, когда в Нью-Йорке я очутился совершенно без средств и без надежды получить их, я пришел к ней. За то, что я занимался с ней любовью, она дала мне много денег — теперь ты понимаешь, что я хотел сказать, когда заявил тебе, что я — не Дирк Дерринг.
«Он итальянец, — подумала она. — Они думают совершенно по-другому…»
— И ты думаешь, я раскаялся? — спросил он.
— Нет, — ответила она. — Думаю, что Папа вряд ли удостоил бы тебя за это награды, но я могу понять, почему ты это сделал… Но сейчас ведь она замужем…
— О, не беспокойся. Теперь я — экс-«жиголо». Но есть кое-что, что меня смущает. Дело в том, что Мод, действительно,
— А что ты скажешь о нас с тобой? О
— Годы? Сколько?
— Не знаю. Много. Я ведь почти неграмотный. Я, конечно, могу оставаться таким, какой я есть, и, наверное, буду хорошо заниматься своим бизнесом… но она открывает дверь в совершенно иной мир… — он вздохнул, взял ее руку и встал. — Не знаю. Давай прогуляемся еще.
— Марко, ты
Он бросил на нее взгляд.
— Правда? Ты будешь ждать
Она улыбнулась.
— О, ты, глупый мужчина. Кто еще у меня есть, кто водит меня в синематограф?
Он остановился под фонарем и обнял ее.
— О, Джорджи, Джорджи, — прошептал он, целуя ее, — я так люблю тебя…
Еще какое-то время они стояли под фонарем и целовались. По силе и горячности поцелуев она почувствовала любовь в его глазах, любовь, которую она никогда не сможет увидеть.
И вдруг он сделал шаг назад.